Это я так, чисто теоретически.
Название: Большой мальчик
Автор: Салкарда
Бета: -Шинигами-
Размер: мини, 1008 слов.
Пейринг/Персонажи: Энрико Максвелл, косвенно Александр Андерсон, ОМП и ОЖП
Категория: джен.
Жанр: АУ, ангст, пропущенная сцена
Рейтинг: G
Краткое содержание: Энрико Максвеллу часто говорили, что он большой мальчик.
Читать дальшеЕго первое осознанное воспоминание – рука отца, легонько ерошащая волосы. И голос. Ни тембра, ни каких-то особенных, присущих только отцу интонаций.
«Ты уже большой мальчик, Рико».
Есть и другие: например, он бьёт кого-то в нос – у него мячик отобрать пытались. Или вот: он плачет у какой-то палатки с мороженым. Не потому что капризничает и льёт горючие детские слёзы по не доставшемуся ему пломбиру, а потому что потерял в толпе маму. Или ещё: он с рукой в гипсе. Вроде бы с качелей упал. Он не помнит точно.
А руку отца помнит. Этот образ не столько «я помню», сколько «я знаю». И он намного ярче других, его первое и последнее детское воспоминание, где отец фигурировал не как абстрактное слово (примерно как «бесконечность» и «Отец Небесный» – ни того, ни другого Энрико представить не может, хотя умом понимает, как это).
Остальные воспоминания уже из жизни в приюте.
Отец заплатил по счетам. По маминым каким-то: за квартиру, может, и ещё за что-то. Рико не хочет вникать.
Кажется, оплатил обучение. И что-то там ещё.
Вроде подарок прислал, Рико его честно распаковал. И принял – тот факт, что ты не помнишь человека и ничего от него не хочешь, вовсе не значит, что нужно воротить нос от того, что дарит как бы никто.
Иногда Рико придумывает себе воспоминания: что отец учил его кататься на велосипеде. Или водил в зоопарк смотреть на пингвинов, покупал мороженое. Читал на ночь сказки, наряжался на Рождество Сантой с ватной бородой и накладным животом из поролона.
Чтобы было как у всех. Энрико ведь не хочет быть хуже всех.
Отец – он их с матерью бросил.
Рико этого не помнит. И не хочет даже представлять, как оно было.
Не помнит, стоял ли он часами у окна, как другие приютские дети, бессмысленно ждущие, что вот сейчас дверь откроется и… И всё. Сразу всё станет хорошо, просто отлично станет.
Не помнит, скучал ли, спрашивал ли поминутно, когда придёт папа. Плакал ли ночами, обняв подушку.
Не помнит, любил или ненавидел того, от кого Энрико остались две вещи: кровь (хромосомный набор, если быть точным – от отца ему досталась ровно половина, двадцать три хромосомы) и имя (в честь деда, отец настоял, а вот фамилия ему досталась от матери). Потрясающее основание для сыновней любви и привязанности, конечно.
Потом, став старше, Энрико разберётся и поймёт, кто такие любовницы и почему видные политики их заводят. И прячут. Точно так же, как внебрачных детей от таких любовниц. Последних вообще заводить зазорно и очень стыдно.
Так Энрико узнаёт – отец его стыдится.
Нельзя любить того, кому стыдно, что ты появился на свет.
Тогда Энрико придумывает – для приютских мальчишек и для себя – что отец умер. Нет, не героически, просто умер.
Другое воспоминание (тоже скорее «я знаю») – ладони матери. Тёплые – наверное. Ласковые – должны быть, это точно. И опять голос, куда без него.
«Ты уже большой мальчик, Рико».
Маму он помнит куда лучше. Она купает его, поёт на ночь колыбельные и целует в лоб. Качает на руках, как совсем-совсем маленького, когда Энрико болеет. Учит читать. Маме можно без слов, одними слезами и всхлипами рассказать о том, как ему плохо, страшно, больно и горестно.
Половину воспоминаний он додумывает сам. Чтобы было как у всех. Про походы в кино – там продают самую вкусную на свете штуку, сахарную вату. Про карусели и цирк, где зарёванный Энрико фотографировался со страшным клоуном.
Энрико верит так отчаянно, что почти убеждает себя – это всё было с ним, точно-точно с ним.
Ещё есть воспоминания, которые лишние: мама плачет, мама ругается с кем-то по телефону и потом долго зла на весь свет скопом и Рико персонально – вот эти воспоминания он выкидывает. И такие, где мама отвешивает ему короткую, обидную затрещину – он спросил, что означает слово «шлюха». Такое слово было у них на двери – выцарапано, как будто перочинным ножиком.
Мама его тоже бросает.
Она говорит, это для его же блага.
На самом деле Энрико уже знает – это не для него, она всё делает только для себя. Взрослые так часто делают. И врут тоже.
Она говорит, это чтобы Рико был в безопасности.
Что тут – «тут», это в приюте – за ним присмотрят.
Привела и бросила. Отдала, а он плакал и не хотел идти, хватался за её ноги, кричал, готов был кататься по полу и выть, как зверёныш. Потом успокоился. После затрещины. И крика: «Заткнись!»
Отец Андерсон даже удивлялся – Рико был так спокоен, будто уже всё понял и ни капли этим не напуган. Не разочарован.
Это Рико отчётливо помнит. Это у него – главный ночной кошмар.
Энрико не помнит, ждал ли её. Её – это мать. Прислушивался ли по вечерам – не идёт ли. Верил ли, что вот сейчас дверь откроется… Как настоящий сирота.
Не помнит, надеялся ли. Может представлял, что она приходит к приюту по вечерам, непременно в дождь, и долго стоит у ворот, вцепившись в решетку ограды. Как в каком-то фильме. Глупом фильме.
Может даже подарки на Рождество и день рождения от неё были.
Про неё Рико тоже придумывает – тоже для мальчишек – да, умерла. А привел кто? Тётка. Нет, тётку он почти не знает.
Зря о нём думают, будто он ничего не понимает.
Про себя он знает одно. Нельзя любить того, кто оставил тебя, потому что для него так было лучше.
«Ты уже большой» – понимает Энрико, это когда тебя хотят оставить одного.
Бросить. Как бросают у мусорных баков и у ворот приютов для животных всяких щенков и котят в коробках – потому что и утопить жалко, и оставить никак – не нужны.
И когда не могут найти других оправданий.
«Ты уже большой» – решает он, это когда тебе надо отныне надеяться только на себя.
Потому что ты никому больше не нужен. Кроме себя.
И решает не верить никому. Ни за что.
Падре Андерсон за долгие годы работы в приюте научился многому. Видеть чуть больше, терпеть чуть сильнее, любить так, чтобы никто из его подопечных не чувствовал себя обделённым. И видеть в каждом малыше чёрную дыру, готовую затянуть любого, только чтобы заполнить пустоту.
Падре Андерсон как никто знает, насколько недолюбленные дети страшны во взрослой жизни. Отчаянным желанием быть любимыми, быть полезными, нужными, незаменимыми, они коверкают чужие судьбы и порой обрывают их.
В Рико отец Андерсон всё это видит сразу. Отчаянное желание любви, глубоко спрятанное за желанием показаться самостоятельным и самодостаточным.
Но сделать со всем этим ничего не может.
Автор: Салкарда
Бета: -Шинигами-
Размер: мини, 1008 слов.
Пейринг/Персонажи: Энрико Максвелл, косвенно Александр Андерсон, ОМП и ОЖП
Категория: джен.
Жанр: АУ, ангст, пропущенная сцена
Рейтинг: G
Краткое содержание: Энрико Максвеллу часто говорили, что он большой мальчик.
Читать дальшеЕго первое осознанное воспоминание – рука отца, легонько ерошащая волосы. И голос. Ни тембра, ни каких-то особенных, присущих только отцу интонаций.
«Ты уже большой мальчик, Рико».
Есть и другие: например, он бьёт кого-то в нос – у него мячик отобрать пытались. Или вот: он плачет у какой-то палатки с мороженым. Не потому что капризничает и льёт горючие детские слёзы по не доставшемуся ему пломбиру, а потому что потерял в толпе маму. Или ещё: он с рукой в гипсе. Вроде бы с качелей упал. Он не помнит точно.
А руку отца помнит. Этот образ не столько «я помню», сколько «я знаю». И он намного ярче других, его первое и последнее детское воспоминание, где отец фигурировал не как абстрактное слово (примерно как «бесконечность» и «Отец Небесный» – ни того, ни другого Энрико представить не может, хотя умом понимает, как это).
Остальные воспоминания уже из жизни в приюте.
Отец заплатил по счетам. По маминым каким-то: за квартиру, может, и ещё за что-то. Рико не хочет вникать.
Кажется, оплатил обучение. И что-то там ещё.
Вроде подарок прислал, Рико его честно распаковал. И принял – тот факт, что ты не помнишь человека и ничего от него не хочешь, вовсе не значит, что нужно воротить нос от того, что дарит как бы никто.
Иногда Рико придумывает себе воспоминания: что отец учил его кататься на велосипеде. Или водил в зоопарк смотреть на пингвинов, покупал мороженое. Читал на ночь сказки, наряжался на Рождество Сантой с ватной бородой и накладным животом из поролона.
Чтобы было как у всех. Энрико ведь не хочет быть хуже всех.
Отец – он их с матерью бросил.
Рико этого не помнит. И не хочет даже представлять, как оно было.
Не помнит, стоял ли он часами у окна, как другие приютские дети, бессмысленно ждущие, что вот сейчас дверь откроется и… И всё. Сразу всё станет хорошо, просто отлично станет.
Не помнит, скучал ли, спрашивал ли поминутно, когда придёт папа. Плакал ли ночами, обняв подушку.
Не помнит, любил или ненавидел того, от кого Энрико остались две вещи: кровь (хромосомный набор, если быть точным – от отца ему досталась ровно половина, двадцать три хромосомы) и имя (в честь деда, отец настоял, а вот фамилия ему досталась от матери). Потрясающее основание для сыновней любви и привязанности, конечно.
Потом, став старше, Энрико разберётся и поймёт, кто такие любовницы и почему видные политики их заводят. И прячут. Точно так же, как внебрачных детей от таких любовниц. Последних вообще заводить зазорно и очень стыдно.
Так Энрико узнаёт – отец его стыдится.
Нельзя любить того, кому стыдно, что ты появился на свет.
Тогда Энрико придумывает – для приютских мальчишек и для себя – что отец умер. Нет, не героически, просто умер.
Другое воспоминание (тоже скорее «я знаю») – ладони матери. Тёплые – наверное. Ласковые – должны быть, это точно. И опять голос, куда без него.
«Ты уже большой мальчик, Рико».
Маму он помнит куда лучше. Она купает его, поёт на ночь колыбельные и целует в лоб. Качает на руках, как совсем-совсем маленького, когда Энрико болеет. Учит читать. Маме можно без слов, одними слезами и всхлипами рассказать о том, как ему плохо, страшно, больно и горестно.
Половину воспоминаний он додумывает сам. Чтобы было как у всех. Про походы в кино – там продают самую вкусную на свете штуку, сахарную вату. Про карусели и цирк, где зарёванный Энрико фотографировался со страшным клоуном.
Энрико верит так отчаянно, что почти убеждает себя – это всё было с ним, точно-точно с ним.
Ещё есть воспоминания, которые лишние: мама плачет, мама ругается с кем-то по телефону и потом долго зла на весь свет скопом и Рико персонально – вот эти воспоминания он выкидывает. И такие, где мама отвешивает ему короткую, обидную затрещину – он спросил, что означает слово «шлюха». Такое слово было у них на двери – выцарапано, как будто перочинным ножиком.
Мама его тоже бросает.
Она говорит, это для его же блага.
На самом деле Энрико уже знает – это не для него, она всё делает только для себя. Взрослые так часто делают. И врут тоже.
Она говорит, это чтобы Рико был в безопасности.
Что тут – «тут», это в приюте – за ним присмотрят.
Привела и бросила. Отдала, а он плакал и не хотел идти, хватался за её ноги, кричал, готов был кататься по полу и выть, как зверёныш. Потом успокоился. После затрещины. И крика: «Заткнись!»
Отец Андерсон даже удивлялся – Рико был так спокоен, будто уже всё понял и ни капли этим не напуган. Не разочарован.
Это Рико отчётливо помнит. Это у него – главный ночной кошмар.
Энрико не помнит, ждал ли её. Её – это мать. Прислушивался ли по вечерам – не идёт ли. Верил ли, что вот сейчас дверь откроется… Как настоящий сирота.
Не помнит, надеялся ли. Может представлял, что она приходит к приюту по вечерам, непременно в дождь, и долго стоит у ворот, вцепившись в решетку ограды. Как в каком-то фильме. Глупом фильме.
Может даже подарки на Рождество и день рождения от неё были.
Про неё Рико тоже придумывает – тоже для мальчишек – да, умерла. А привел кто? Тётка. Нет, тётку он почти не знает.
Зря о нём думают, будто он ничего не понимает.
Про себя он знает одно. Нельзя любить того, кто оставил тебя, потому что для него так было лучше.
«Ты уже большой» – понимает Энрико, это когда тебя хотят оставить одного.
Бросить. Как бросают у мусорных баков и у ворот приютов для животных всяких щенков и котят в коробках – потому что и утопить жалко, и оставить никак – не нужны.
И когда не могут найти других оправданий.
«Ты уже большой» – решает он, это когда тебе надо отныне надеяться только на себя.
Потому что ты никому больше не нужен. Кроме себя.
И решает не верить никому. Ни за что.
Падре Андерсон за долгие годы работы в приюте научился многому. Видеть чуть больше, терпеть чуть сильнее, любить так, чтобы никто из его подопечных не чувствовал себя обделённым. И видеть в каждом малыше чёрную дыру, готовую затянуть любого, только чтобы заполнить пустоту.
Падре Андерсон как никто знает, насколько недолюбленные дети страшны во взрослой жизни. Отчаянным желанием быть любимыми, быть полезными, нужными, незаменимыми, они коверкают чужие судьбы и порой обрывают их.
В Рико отец Андерсон всё это видит сразу. Отчаянное желание любви, глубоко спрятанное за желанием показаться самостоятельным и самодостаточным.
Но сделать со всем этим ничего не может.
@темы: тварьчество, Хеллсинг, к ФБ-2013
-
-
02.11.2013 в 18:31Нравится мне этот фик. Знаешь, получилось очень по канону. И персонажам веришь, и нет мысли "Он бы никогда так не подумал". Ну и тема недолюбленных детей - одна из моих самых любимых. Так что с меня опять виртуальные плюшки.
-
-
02.11.2013 в 18:57