Пришёл, увидел, обалдел

Сходила почитать, чего хорошего в фандоме пишут. Узнала про себя много нового, причём такого, чего бы мне и в голову не пришло думать о себе. Теперь сижу и...
Это сложно описать словами. Хотя теперь я и не загибаюсь в приступе дикого ржача.
Иногда полезно посмотреть на себя чужими глазами. И кто бы мог подумать, что я произвожу впечатление человека с заповедником диких тараканов на вольном выпасе в голове?
А ещё мне интересно знать, кто же из фандома меня в реале видел.

@настроение: позитивное

@темы: D.Gray-man, фендомное

---

Поздравлятельное

Я старый солдат и не знаю слов любви, если честно, не умею поздравлять. У меня вечный кризис жанра. Потому буду краток.
Дорогой мой человечище  -Шинигами-, ты, конечно, знаешь, как я тебя люблю и обожаю. Потому что ты Шинь, да. Ты замечательная, и я очень рада, что мы с тобой некогда решились и мужественно не убили друг друга).
Пусть в твоей жизни будет побольше тёплого и приятного, и поменьше неприятностей. С праздником тебя, дорогая.

Пы.Сы. Помимо подарка на почте, будет и другой подарок. Правда чуть позже.

@темы: из жизни оленеводов

---

Я хотела спросить. Пока не забыла. С каким запахом я в вас ассоциируюсь?

@темы: крыша едет не спеша

---

Название: «Просыпайся»
Автор:  Салкарда
Бета и соавтор:  -Шинигами-
Форма: мини, 1308 слов
Пейринг/Персонажи: Юмиэ Такаги.
Категория: джен.
Жанр: ангст, АУ.
Рейтинг: R.
Краткое содержание: иногда провалы в памяти – это нечто большее, чем провалы в памяти.
Примечание: при биполярном расстройстве психики нередка ситуация, когда одна личность не подозревает о существовании второй.
Отказ: Не была, не замечена, не привлекалась Все права на Hellsing и его героев принадлежат Хирано Коте. Материальной выгоды от использования не получаю.

Читать дальше

«Просыпайся, Юмиэ».
Иногда Юми Такаги не может вспомнить важные вещи. Забывает и теряет бумаги, путает места и телефоны. И нередко открывает глаза только на условную фразу: «Просыпайся, Юмиэ».
Ссадина на колене успевает покрыться корочкой – её Юми ненароком сдирает и смотрит на красные капли на подушечках пальцев недоверчиво. Такаги прокручивает в памяти события вчерашнего вечера и ночи: опять ходила впотьмах на кухню и зацепилась за угол низкого столика? Или на тренировке неудачно упала? Память, та самая, которую называют девичьей, подбрасывает воспоминания о том, как вчера она едва успела поймать графин ценой двух разбитых чашек (малышня в приюте бегает быстро, в повороты не вписывается и вообще отличается грацией медведя). А ещё поздним вечером наколотила о грушу приличных размеров синяк между костяшками пальцев. Синяк, к слову, на месте, сине-лиловый такой.
Юми накручивает на пальцы прядь волос, придирчиво смотрит на себя в зеркало и думает о том, что нет, вроде бы, нигде не падала. Последние лет семь память подводит Юми довольно часто. Например, она не помнит, как лет пять назад запнулась о низкий приютский порожек и сломала два пальца на ноге (Хайнкель потом хохотала над ней – кем же это надо быть, чтобы разрубить волос катаной и бегать по черепичным крышам, точно ниндзя из китайских фильмов, а ходить при этом, как цирковой слон?). Зато припоминает, как материла пытающегося наложить гипс врача.
«Я хожу во сне», – говорит она своему отражению в зеркале. Этим она обычно объясняет неучтённые синяки, неожиданные порезы и случайно сломанные пальцы.
Отражение отвечает кроткой улыбкой, словно хочет сказать: «Всё может быть».
Юми в ответ хочется выматериться так грязно, как только получится.
Вот беда – на белых чулках (их Юми находит в бельевой корзине) небольшая аккуратно заштопанная дырочка на колене и хорошо застиранное пятно крови. И Такаги готова поставить на кон душу – белые чулки она уже месяц не носила.

«Просыпайся, Юмиэ».
У Юми Такаги с детства, сколько она себя помнит, есть привычка – раз в две недели тщательно перебирать, переставлять и перекладывать все немногочисленные тюбики и баночки на полке в ванной, перетряхивать бельё на предмет дыр, оторванных пуговиц и грязи. Юми предпочитает во всём строгий порядок. Даже если всё её имущество помещается в небольшую старую спортивную сумку (по правде сказать, Такаги давно хочет купить вместо неё рюкзак, но как-то несолидно монахине ходить с рюкзаком).
Потому лишняя вещь обнаруживается сразу. И это даже не очки – Юми хорошо видит вблизи, а вот вдаль не очень, да ей и не надо. Странно при этом, что очки у неё рассчитаны на близорукого человека, в них она не читает, хотя регулярно находит их где придётся, даже там, где и в мыслях не было оставить. Очки ей регулярно вручают в комплекте с новой одеждой и обувью.
«Я просто иногда теряю вещи», – говорит себе Юми, в очередной раз обнаружив, что проснулась она с упирающейся в висок сломанной дужкой. Про то, что иной раз она ложится спать в обнимку с Симабарой, а просыпается на молебне, лучше и не упоминать.
Пузырёк с розовым маслом – воняет удушливо, сладко и мерзко – она точно не покупала, в этом Такаги уверена. И в шампунь его не добавляла, она поклясться готова. Только волосы у неё ещё два дня пахнут розами – от одного этого запаха Юми потом долго мутит. А ещё больше мутит от свернувшегося внутри червячка страха – Юми Такаги кажется, что она сходит с ума.

«Просыпайся, Юмиэ».
Пыли на книжных полках за время её отсутствия успевает скопиться предостаточно. Юми после очередной миссии любит подолгу протирать стеклянные полки, любовно наглаживать мягкой замшевой тряпочкой корешки книг, переставлять их с места на место. В этом есть что-то успокаивающее. Такаги вообще многие советуют заняться чем-нибудь успокаивающим.
Юми убирает чётки в коробочку, когда замечает белый уголок, нелепо торчащий между потрёпанных страничек старой Библии. Белый уголок оказывается слезливым письмом, в котором между строк признания в любви до гроба («…соединены на небесах…», «…всегда быть рядом с Тобой…», «дороже Бога…») а если вчитаться, то и чего похлеще («…представляю по ночам страшное и стыдное – твои пальцы на моем теле – повсюду, словно их больше десятка, твои губы на груди и…»). Юми досадливо морщится и гадливо вздрагивает – письмо адресовано епископу Максвеллу. И отправлено почти два месяца назад – на конверте чернеют почтовые штемпели. И даже открыто, смято, а потом любовно разглажено.
– Вы ничего в последнее время мне не поручали? – спрашивает Юми у Энрико после очередного вызова «на ковёр».
На «вы» они, воспитанники одного приюта, оказываются после того, как Энрико Максвелл получает сан архиепископа. И начинает задирать нос – Юми тогда хочется ему этот нос слегка поправить, а быть может зажать Энрико в тёмном уголке и хорошенько отмутузить по старой памяти.
– Всё в порядке, сестра Такаги? – спрашивает Максвелл, глядя на неё поверх очков.
Ответить ему «нет» – всё равно что расписаться в собственной беспомощности.
«Я спятила, просто спятила», – бормочет Юми.
– Извините, епископ. Мне просто нужно отдохнуть, – говорит она.
– На молебен не опоздайте, – откликается Энрико.
Отправленное и смятое письмо написано почерком Юми Такаги, в этом она поклясться готова. Как и в том, что она его уж точно не писала. Как и десяток других, перевязанных аккуратно синей ленточкой, лежащих в тайнике под кроватью.
«…как ты раскрываешь лепестки плоти языком и своей мужественностью врываешься внутрь моего естества, переполненный желанием…» – Юми хихикает: ну и слог, хуже, чем в любовных романах.
Юми держится за голову и почему-то не решается разорвать конверты.

«Просыпайся, Юмиэ».
Иногда Юми обнаруживает себя в незнакомом месте. Или в знакомом, тогда как у неё и в мыслях не было туда идти. С незнакомыми или знакомыми людьми – по сути, обычно это уже не важно, куда главнее зачастую лишь одно: успеть вовремя вытащить из ножен катану и отрубить чью-то не в меру наглую руку. Или ногу. Или даже голову. Дело, в сущности, не хитрое – Симабара заточена остро, хороший металл рубит тела, как топор сухостой. Однажды Юми располовинила с ходу какого-то идиота в бронежилете. Развалился он, даже не успев пикнуть, а Такаги ещё долго застирывала подол платья в раковине – на одежду ей выплеснулось с пол-литра чужой крови, которую она неторопливо, зачем-то размазывая, оттирала с щек, с волос, с ладоней, вычищая забившиеся под ногти бордовые кусочки.
«Я не помню, как тут оказалась», – шепчет под нос Юми.
В этот раз она просыпается – как с кровати падает – от тычка Хайнкель: «Уснула, подруга?» И чудом успевает, нелепо перекатившись, так, что юбка задирается едва не до груди, уйти от десятка выстрелов. Такаги нужно сделать два десятка шагов, пару почти балетных прыжков и несколько точных выпадов, чтобы закончить дело: из вспоротого брюха вываливаются потроха, склизкие и теплые, пахнет свежим горячим навозом и черной кровью, которую гоняет печень.
Юми целую минуту думает – а что если взяться поудобнее за рукоять, отставить клинок подальше и провести кончиком – от грудины до лобка, можно даже платье не снимать. Она отчетливо представляет, как затрещит ткань, как плеснет кровь изо рта на подбородок. А еще как из вспоротого живота на нее посмотрит что-то – уродливое, черное, скрюченное, с пальцами-когтями и вылупленными глазами, мерзко захихикает и скажет: привет, я твоя безуминка.
…влезет обратно, схватит за разошедшиеся лоскуты кожи, задернет их, как шторы, сошьет изнутри укусами, будет приговаривать: нет-нет, от меня так просто не избавишься.
Приходится тряхнуть головой, чтобы не думать об этом.
– Нельзя было аккуратнее? – досадует Хайнкель. – Максвелл нас выпотрошит за такую работу. Могла хотя бы информатора не рубить? Я же тебе говорила!..
– Я скоро спячу, – говорит Юми, тяжело опуская катану. – Что происходит, скажи хоть?! Не понимаю!
«Я нихрена не понимаю», – хочется добавить ей.
Под этим «нихрена» подразумеваются чётки в её руках и половинки чьего-то черепа под ногами. Момент смерти его обладателя Юми запомнила, а вот на счёт того, каким он был, когда его сердце не валялось вон в той луже, как-то не уверена.
Хайнкель разворачивается на каблуках и суёт Юми под нос кулак.
– Успокойся, блядь, – устало просит она.
– Хайнкель! – почти взвизгивает Юмиэ.
– Память у тебя девичья, – бурчит Вольф. И добавляет почти примирительно: – Ладно тебе. Всё нормально.
– Да не нормально ничего! – отвечает Такаги.
Хайнкель чиркает колёсиком зажигалки и прикуривает.
– Ладно, что сделано, то сделано. Спи, Юмиэ.

Иногда Юмиэ Такаги не помнит, как она засыпает где-то, как стояла, с катаной в руках и чужими мозгами на ботинках. И слов: «Просыпайся, Юмико», – она не слышит.

@темы: тварьчество, Хеллсинг

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не могла не...

Woodstock by ~Adreean on deviantART

@темы: картинки, цитаты, Trigun

---

Поставила сегодня прививку от столбняка. Не отправили бы на медосмотр, даже не узнала бы, что её надо обязательно раз в десять лет ставить. Хотели ещё от гриппа, чтоб два раза не бегать, но я не рискнула это сделать без консультации с лечащим врачом. Вакцинация эта всё-таки рассчитана на человека с нормальным иммунитетом. Схожу через месяц.
Забавно - сама себе я уколы под шкурку ставлю без проблем, рука не дрожит, хотя уколы довольно болезненные. А тут медсестра под лопатку колола, и я задёргалась. Не больно, просто нервно.

@темы: из жизни оленеводов

---

Пра фильм

Вчера с Лизхен смотрели "Гарри Поттер и Принц-Полукровка". А то домашний кинотеатр без дела простаивает, и купленный диск с фильмом "Zолушка" оказался дешевейшей пиратской копией, снятой из зала. Ну, в общем, мы нашли, чем заменить "Золушку", и убить два часа времени.
Конспект набляюдений:
Слизнорт при первом разговоре с Гарри говорит, что учил всю семью Блеков, кроме Сириуса. WTF? Либо он учил только старшие курсы, которые выбирали зельеварение специализацией, а Сириус был слегка не по той части, либо в переводе накосячили.
По меткому замечанию Лизхен, Гарри ростом с сидящую собаку. Не, ну повыше. Чуть-чуть. А в сцене поцелуя с Джинни его поставили на книжку (потому что когда они в Норе обнимались, Джинни явно была выше Гарри на пару сантиметров, а тут они одного роста оказались).
С каждым фильмом у Гермионы всё меньше объём волос. Это так задумано или боялись разориться на паре шиньонов? Энн Хетуэй в "Дневниках принцессы" куда больше похожа шевелюрой на каноничную Гермиону, чем мисс Уотсон.
У Сивого как будто на голове капроновый чёрный чулок. Я серьёзно. Очень похоже.
У Снейпа (в фильме, как в росмэновском переводе, он Снегг - =_= сделайте мне не слышать это!) весь фильм очень несчастное выражение лица. Ну прям очень. Всего две сцены без выражения на морде лица типа "Дайте мне другой шарик". А эта фраза про "Я - принц-полукровка" - она вообще вызывает неконтролируемое О__О, потому что ни к селу, ни к городу.
И последнее: АВАДА СИНЯЯ!!! Именно так, именно капсом. Вернее синеватая. Хотя, может это у меня сложности с цветовосприятием. Или мы в настройках телевизора налажали.

Из ещё наблюдений за фандомом. Не знаю, откуда взялась идея про то, что обитатели Хога принципиально не носят одежду цветов факультетов-соперников. В первой книге деканша Гриффиндора рассекала в изумрудно-зеленой мантии почти всё время. Но в фанфиках герой-гриффиндорец скорее выпьет йаду, чем наденет зелёное.

@темы: из жизни оленеводов, Только Рон невозмутимо ловит мозгошмыгов

---

Ещё немного прекрасного

Нотт-то думал, что покупает обычную породистую кобылу, а оказалось, что у нее есть рога.

Он застонал, пожирая её губы Ом-ном-ном

Глеб вылизал из ступы Мне кажется, это как-то связано с предыдущей фразой

томно закатив язык под стол

змееязычник Взгляд на проблему разговоров со змеями с другой стороны.

@темы: фендомное, приколы нашего городка, цитаты, ТГ, Только Рон невозмутимо ловит мозгошмыгов

---

Закончено

Мне сегодня отдали фарфоровую и лысую Снегурочку с наказом сделать ей из чего-нибудь волосы, только быстро и до завтрашнего утра. =_= Снегурочка оказалась с подвохом в виде дыры в черепе аккурат на макушке - это самое, технологическое отверстие. Таки волосы я сделала, убив почти три часа времени, восемь метров атласной ленты 2,5 см. в ширину, тюбик клея "Момент" и едва не убив клеем пальцы. Полчаса отмывала. Фуф.
Никогда больше не буду брать такую узкую ленту. Заманало распускать, тем более, что половина её не распускалась так, как надо.
Ладно, главное - результат. Лишь бы владельцу Снегурочки понравилось.

@темы: из жизни оленеводов

---

...

Левая нога. Точнее в левой ноге. Ещё точнее, в колене, АД. А так же БОЛЬ. И КОШМАР.
Пристрелите меня.

@темы: из жизни оленеводов

---

Почеркушки

Я очень долго засыпаю, даже если устала так, что кажется дайте мне подушку, и до утра можно обо мне забыть. Потому я перед сном успеваю -надцать раз передумать про всякое. Тогда же, когда глаза мои уже не открываются, но мозг ещё не спит, приходят идеи. Иногда странные, иногда кажущиеся весьма любопытными. Давно думала завести себе блокнот и ручку со встроенным фонариком, чтобы быстренько записать то, что пришло, пока не забылось. Ручку не завела, вместо неё юзаю "заметки" в мобильном. Там скопилось уже порядком. Теперь надо думать, куда это приткнуть. Например, такое:

Ахтунг! Жестокая сцена!

"Жертвы Тикки Мика всегда вели себя до тошноты одинаково. Отвратительно предсказуемо. Независимо от пола, возраста, расы и цвета кожи. Только, пожалуй, тот раз стал исключением, и не последним лишь потому, что детей Ноя было не так легко убить. Исключением было не то, что открывший дверь хозяин дома (о, Тикки даже благовоспитанно постучал в дверь, как полагается приличной Смерти, предупреждая о приходе) захрипел и обмяк, как-то даже недоуменно глядя на своё собственное сердце в чужих руках. Не тогда, когда ребёнок (года два на вид, рука Тикки почти дрогнула, когда он представил на месте умирающей девочки совсем другого) дёргался под сжимающими его горло пальцами и беззвучно хрипел. А тогда, когда жертва (носитель Чистой Силы, почти экзорцист), замершая почти привычно, как до неё другие замирали десятками, словно коровы перед топором мясника, не попыталась закрыться руками. Не зарыдала, не забилась в истерике, глядя на окровавленные перчатки Удовольствия Ноя. Не пыталась убежать на ватных ногах, спотыкаясь, точно едва научившийся ходить ребёнок. Не забормотала молитву - вот это его больше всего раздражало.
Тикки Мика подвела сила привычки. А спасло лишь то, что Чистая Сила была заключена где-то в теле своего носителя. Но никак не в раскроившей череп Тикки сковороде"
[...]
"В дверях, перешагнув через детское тело, изрядно объеденое тизами, он обернулся и поймал стекленеющий взгляд экзорцистки. Несостоявшейся, хотя и ещё живой.
- Полагаю, Вы можете попробовать себя в роли своего бога. Вдруг Вы умеете воскрешать?
Женщина на полу издала булькающий хрип: у неё горлом шла кровь. Ком Чистой Силы в ней - белое в синеву пятно, не видимое человеческому глазу - стремительно тускнел, точно вытекал и растекался бесполезной лужей на полу вместе с кровью носителя.
Тикки не любил, когда кричат, оттого позаботился об этом в первую очередь. И теперь разглядывал причину своего визита с почти брезгливой жалостью: и это та, о ком ходили слухи, будто она исцеляет любые недуги наложением рук?..
- А если нет, Вы всегда можете попробовать наложить руки на себя".

Только сперва вычитать и выправить. Хотя идея мне кажется весьма любопытной.

В записях ещё про пьянки кузины и "принцессу Диану", но это не интересно. Я пока работаю над ФК, и, кажется, так ничего за четыре тыщи слов не наработала годного. Кроме кусочков, момент записи которых я в упор не помню:

Ахтунг! Ещё немного жестокости в отношении шоколадных животных! Ну и просто всякое

"– Вы правильно поняли, оно и есть философский камень, – буднично сказал Снейп, кивнув в нужную сторону.
«Философский камень», на данный момент занятый тем, что откусывал лапки шоколадным лягушкам и оставлял несчастных тварей на столе, в отчаянном порыве пытающихся уползти и спасти свою короткую жизнь, от таких слов подавился и закашлялся.
– Нельзя так с людьми, сэр, – укоризненно сказала Эмилия, выкашляв ещё дрыгающуюся шоколадную лягушачью лапку. – Вы бы как-то аккуратнее. Нежнее, что ли."

"– Советую отринуть прижизненные стереотипы, уважаемым предок, – сказал Хью, деловито пряча маркер в карман. – Пока вы в счастливые времена своей зрелости бродили в одних подштанниках под мантией и превращали мышей в стаканы, магглы изобретали танки и ядерную бомбу. Так-то!"

@темы: D.Gray-man, фендомное, размышлизмы, цитаты, о процессе, Только Рон невозмутимо ловит мозгошмыгов

---

Фигня одна

Читаю одну фигню. Пра любофь. Пра очень сопливую любовь, от которой искры и вспышки перед глазами, от касаний пронзает током от подмышки до пяток, сердечный ритм скачет, тела выгибаются дугами, электричество пыщь, мозг отказывает, разряды, состояние "жизнь - говно", снова искры, снова дуги и ток, ожоги, пульсации, и так по кругу разряд, ещё разряд.
И вспоминаю я, как меня некогда током долбануло. Сам дурак, не лезь тыкать пальцами в разъёмы подключенного в розетке телевизора. Вот если бы я тот случай описывала, вышло бы один в один, вместе с дугами, током и скачками пульса. Только удовольствия никакого вообще.
Потому персонажей мне жалко. Автор, выпусти их из трансформаторной будки. Им хреново.

@темы: фендомное, размышлизмы, из жизни оленеводов

---

Т_Т

На тему "Он старенький, его не жалко" (Шинь понял, про что я Т_Т). Вчера искала всякий фанарт на тумблере и нашла гифки из последнего ГП, которые с Рикманом в "образе" и потом просто кадры с какого-то мероприятия. Внезапно осознала, насколько хорошо поработали гримёры и иже с ними он старый. Ну просто очень-очень, шестьдесят шесть лет человеку. В отрыве от того, что мне его роль немного рвёт шаблон и всякие представления о С.С.
Стало безумно грустно.

Не обращайте внимания, меня немножко несёт. Я трезвая просто под обезболивающим, но сегодня не сильно адекватная.

Пы.Сы. Если будут странные смс-ки от меня, тоже не удивляйтесь.

@темы: фендомное, размышлизмы, крыша едет не спеша, Только Рон невозмутимо ловит мозгошмыгов

---

Фраза дня: "Девушка, ну что вы со мной спорите? Я вас всё равно умнее. Знаете, какой у меня IQ? Девяносто восемь процентов!"

Я научена горьким опытом. Я не спорю с теми, у кого айкью девяносто восемь процентов.

@настроение: вид на мир в щёлочку между пальцев

@темы: рабочее, из жизни оленеводов

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Всего два яблочка, и жизнь налаживается. Нет, не от слова "лажа".

Хочу большую подушку в виде Тимкампи! Или мягкое такое креслице. Уже прикинула, что нужна будет золотистая замша и много, много синтепуха. Ну и времени, да.

@темы: D.Gray-man, из жизни оленеводов

---

Семейное

Что я не люблю в моей семье, так это то, что отдельные её представители любят ставить меня в ситуации, из которых сложно выкрутиться. Например, дома нет никакой готовой еды, кроме останков куриного супа. Отчим забегает домой и сообщает: "Через двадцать минут у нас будут шестеро гостей, ну-ка сообрази быстренько, чем их вкусно накормить". Как вы понимаете, что-то простое, вроде отварной картошки или круп, которые за это время можно сварить, не прокатывает. Надо накрыть нормальный стол с салатами, вторым, рыбой, мясом (которые за двадцать минут не разморозишь и не успеешь сготовить), по возможности с десертом. Лизхен, как человек, готовящий от силы яишню и пюре с гречкой, либо бегает на подхвате, либо закрывается в ванной и спокойно себе моет голову. Так что помощи от неё обычно не много. И я выкручиваюсь. Я могу, да. Но не люблю такое дело.
Давно пора завести сборник рецептов "Готовим за двадцать минут из того, что убежать не успело".

Что я люблю в своей семье, так это то, что когда я ору: "Кто украл мою ногу?!", они сохраняют спокойствие. И помогают найти украденную кошками ногу вязаной куклы.

@темы: из жизни оленеводов, Б и С

---

Ролевые игры

Название: Ролевые игры
Автор:  Салкарда
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Глеб Бейбарсов/Таня Гроттер
Категория: гет
Жанр: какой канон, такая и повседневность, потуги на йумор
Рейтинг: R
Краткое содержание: седина в бороду - бес в ребро. Или про секс в семье бывшего некромага, а точнее его отсутствие.
Примечание: пост-канон, ООС, немного мата, немного неподробного секса, немного бреда.
Примечание 2: автор считает этот текст самым удачным из написанных им за последние полгода. Если не больше.

– Так, всё, убрал свою руку из моих трусов и спать. Какая буква в слове «спать» тебе не понятна, Крошикотиков?
Шлепок по не в меру резвой руке подтвердил, что сказанное следует воспринимать как руководство к действию, а не пустое кокетство.
Экс-некромаг, а ныне совсем не экс отец большого семейства, Глеб Бейбарсов, немного посомневавшись, всё-таки последовал озвученной просьбе.
– Гроттер, скажи мне, мы с тобой спать вообще когда-нибудь будем? – очень серьёзно спросил он. Проникновенно так. С вековечной печалью в голосе.
– Будем, – подумав, сообщила жена. – Руку только убери, и сразу будем. Спи, кто тебе мешает?
Глеб одарил супругу страстно-усталым взглядом.
– Таня! Я серьёзно! Я про потрахаться.
Таня Гроттер-Бейбарсова, бывшая Валялкина, в девичестве просто Гроттер, вздохнула и молча перевернулась на другой бок. К вековой печали и взглядам демонического суслика в исполнении нынешнего мужа у неё ещё в школе выработался иммунитет. Глеб не оставил своих бесплодных попыток приласкать жену, хотя больше всего на свете ему хотелось завалиться рядышком, обнять подушку и проспать до утра. Останавливало сознание того, что секса у них не было уже месяц – казалось бы, вполне нормально для супружеской пары с тремя детьми школьного возраста. Однако, по мнению Глеба, это был непорядок.
– Этот вопрос следовало задавать до того, как ты меня всю облизал. Глеб, слушай, у меня сегодня была четырёхчасовая тренировка, – пробурчала госпожа Гроттер-Бейбарсова, сбрасывая с бедра руку Глеба. – А потом жеребьёвка перед началом сезона. Потом ещё Соловей два часа ебал мне мозги на тему неготовности команды. И под конец Феклищева сообщила о беременности! Ты представляешь?! У нас сезон и матч с бабаями на носу, а у неё беременность!..
Глеб отреагировал вялым: «Угу».
Вопрос: «Гроттерша, слушай, я что, не могу поебаться с собственной женой, как нормальный белый человек?» так и остался невысказанным.
– Так что на сегодня я уже натрахалась по самое немогу, – устало закончила Таня, отчаявшаяся направить энтузиазм мужа в другое русло.
Глеб задумчиво потискал жену за грудь. Нет, не встало, всё тело слишком стремилось к ровной горизонтальной поверхности, включая и весьма деликатную часть организма. Он, в общем, тоже мог рассказать, что сегодня заебался сверх всякой меры: с десятью расчленёнными и перепутанными трупами после жуткого лопухоидного ДТП, со сломавшимися так некстати холодильниками, обморочными практикантками, потерявшимися конечностями, запившим замом и прочими рабочими неурядицами заведующего патологоанатомическим отделением областной больницы. Но единственная восставшая часть его существа (в смысле, ёбаная во все места гордость) истерично верещала и требовала быть мужиком – исполнить супружеский долг. Даже ценой получаса (хотя кого он обманывал?) или семи минут крепкого, здорового сна.
– Будешь трахать – не буди, – пробормотала Таня, утыкаясь лбом в подушку.
Бейбарсов подумал и решил, что управится и за три минуты. Желательно, ещё заодно и с гордостью.
***
У Лизы (бывшей жены, к которой Глеб тогда, после выпуска и потери магии, всё-таки вернулся на год, и потом сбежал, забрав с собой только учебники, трость, бритву и зубную щётку) было два недостатка. Первый – Лиза была жертвенна. Настолько, что ежедневно укладывалась на алтарь семейной жизни, принимала позу несчастной замужней женщины, себя не жалеющей ради мерзавца-мужа, и демонстративно страдала, подставляя нежное горло кривому ножу долга. Глеб подозревал, что мама (дорогая тёща, то бишь) Лизы была энерговампиром – иначе нельзя было объяснить то, что страдалица от всех тягот супружества лишь расцветала здоровым румянцем и блеском в глазах, а сам Бейбарсов терял покой, сон и нервные клетки. Второй недостаток на этом фоне несколько терялся, да и, в сущности, был по сравнению с первым не недостатком, а так. Дело в том, что Зализина была немножко оборотнем. В постели из женщины превращалась в полено. Впрочем, в этом Глебу всё-таки стоило винить не только бывшую супругу, но и самого себя.
С Таней (нынешней женой, на момент их встречи восемь лет назад успевшей стать бывшей мадам Валялкиной и сбежать от мужа с тремя детьми и контрабасом под мышкой) всё было в разы проще. Она была не склонна неделями проедать кому-то плешь, решая, повесить на кухне просто синие занавески или синие в голубенький цветочек. Не ныла по поводу и без. Не кидалась в стену фарфоровыми сахарницами и не топала ногами. Не закатывала глаза и не плакала три часа кряду. Не вставала в позу, требуя исполнения супружеского долга (как то: ежедневный вынос мусора, ремонт розеток, а также проверка уроков у детей), посуду мыла заклинаниями, прибиралась исключительно по большим государственным праздникам, разбрасывала по дому носки и бюстгальтеры, пропадала на работе столько же, сколько и сам Глеб, и даже (о чудо!) переросла подростковые метания на тему выбора между своими изнемогающими от любви к себе или зверюшкам мужиками. Даже семейные скандалы у них не растягивались на всю ночь, в течение которой она бы причитала и била посуду, а он бы чувствовал себя последним говном, отравляющим жизнь святой женщине. Для девицы с тонкой душевной организацией у Гроттер был слишком пробивной характер и отлично поставленный удар правой.
Второго недостатка мадам Зализиной Тане тоже по жизни не обломилось. По крайней мере, с ней Глеб почти всегда чувствовал себя если не на коне, то, как минимум, не верхом на колоде. До того, как месяц – а может, и больше – назад у них что-то пошло не так. Это «не так» со временем эволюционировало в «а сегодня я сплю» и другие эротический позиции типа «подушка снизу, я сверху». И предполагало секс разве что церебрально. А потом, совсем недавно, минут этак сорок назад, где-то на периферии сознания Глеба неожиданно замаячили мысли о половом бессилии, кризисе среднего возраста и том, что он уже совсем не ого-го, каким хочет себе казаться. И, может, даже вообще не был ого-го. Последнее пугало.
И с этим надо было что-то делать. Всенепременно.
***
– Знаешь, женщина, с этим надо что-то делать, – решил расставить все точки над «ё» Бейбарсов.
Бывший некромаг и вполне себе действующий прозектор лопухоидной больницы – к тому же зав. отделением – возлежал на диване, забросив ноги на спинку. И всем своим видом словно возвещал, что разговор о сложностях в интимной сфере их супружеской жизни (то бишь про то, у кого на что не стоит) предстоит серьёзный. Особенно на эту важную мысль наводили трусы в зелёную полоску и волосатые Глебовы ноги в чёрных носках.
– О, – отозвалась Таня, рассеянно листавшая – но больше им всё-таки обмахивающаяся, точно веером – журнал в глянцевой обложке. – Определённо надо.
Глеб дотянулся до пакета со льдом, потряс им, любуясь остатками ледяных кубиков, бултыхающихся в уже тёплой воде. Кондиционер у них забарахлил неделю назад. Подозрение в порче ценной техники первым делом пало на самого Глеба, ещё в бытность свою некромагом с техникой не ладившего. А вчера сей механизм приказал долго жить, и даже магия была бессильна пред тяжкой поступью столь печальной смерти. Потому перед лицом сорокоградусной жары семейство Бейбарсовых оказалось в ничуть не более выигрышном положении, чем простые и не наделённые магическим даром люди, те самые, которые лопухоиды. Отчасти из-за того, что для Глеба приставка «экс» прибавилась к статусу некромага ой как много лет назад, а Таня при всех своих трёх красных искрах в потенциале могла только заморозить дом нахрен, превратив всё в один большой айсберг. Её магия сроду не отличалась изяществом. И ещё отчасти оттого, что взять телефонную трубку и вызвать ремонтников было ниже достоинства господина Бейбарсова.
– Я серьёзно. Так дальше продолжаться не может.
Таня бросила на него мученический взгляд плавящегося и стекающего от жары под кожаное кресло человека. Вернее мага. Вернее… а, черт с ним.
– Ты думаешь, я тут хиханьки развожу?
Глеб прокашлялся. Вопрос был деликатный. Предложить подобное в лоб, пусть даже и собственной жене, было чревато тяжкими телесными.
– Таня, ты же понимаешь, что нам давно пора с этим покончить.
Гроттер шлёпнула журналом по столику и громко фыркнула.
– Не возражаю.
Бейбарсов приободрился.
– Естественно, тут понадобится и твоё участие, – рубанул он. И намекающе добавил: – Деятельное.
– Ну, как обычно, – сказала Таня. – Все активные действия свалишь на меня и уляжешься пожинать лавры на диван. Все вы, мужики…
– Ты не так поняла, – заюлил Глеб. – Я же инициатор, я мужчина, в конце концов!..
– Ну, раз мужчина, возьми телефон, позвони. Как-нибудь справишься без меня, – снисходительно сказала жена.
Глеб себе это представил. Не то чтобы секс по телефону он находил отвратительным. Скорее, считал его бесполезным суррогатом, чем-то сродни электронной сигарете или безалкогольному пиву. А вызвать на дом проститутку при живой жене было глупо, бессмысленно и вообще опасно, памятуя о вспыльчивом характере жены, способной испепелить на месте, и потом горестно поливать слезами прах в совочке.
– Ты на это согласишься? – уточнил он. – Знаешь, по-моему, слишком попахивает извращением.
– О, прекрасно, – сказала Татьяна спокойно. – Значит спать в могиле и жрать мышиные внутренности – это нормально, а позвонить в сервис-центр – уже извращение. Ну как же, это же надо взять телефон. Ручками на кнопочки нажать. И вызвать ремонтников, пока у нас кондиционер ещё на гарантии. Или пользоваться чужой помощью Тартар не велит?
Глеб запоздало сообразил, что они говорят о разных вещах и поторопился спасти своё положение.
– Я про другое.
Гроттер смерила мужа слегка озадаченным взглядом.
– Ролевые игры, – очень серьёзно сообщил Глеб.
Секунд пять они смотрели друг на друга задумчиво. Таня явно прикидывала в уме, над какой точкой этого бренного мира сейчас пролетает крыша дражайшего мужа. Глеб думал о том, что вот так, с места в карьер срываться не стоило. Импульсивность и порывистость в их семье всегда были прерогативой Татьяны.
– Спятил, – резюмировала супруга почти спокойно. – На старости лет.
– Гроттер! – Глебу была оскорбительна сама мысль, что его, тридцатидевятилетнего мужчину в самом расцвете сил, считала старым собственная ровесница-жена.
– Столько лет как, – откликнулась Таня, оставив в покое несчастный журнал, которым до этого замахала, словно пыталась с его помощью взлететь.
– Я серьёзно!
– Угу, одна я тут смехуёчками балуюсь.
Глеб отлип от кожаного дивана с каким-то плотоядно-чмокающим звуком и сел.
– Между прочим, эти твои женские журналы подобное рекомендуют, – сообщил он.
Про то, что это же самое рекомендовали между собой хихикающие девицы из кардиологии, Бейбарсов предпочёл умолчать.
– Для семейных пар, жаждущих разнообразить сексуальную жизнь и вернуть былую страсть отношениям. Ну, ты поняла. Гроттерша, у нас с тобой не было секса уже… – Глеб, педантично ведущий мысленный календарь, пробежался по воображаемым строчкам, кое-где обведённым не менее воображаемыми кружочками, – уже месяц и четыре дня. Хотя и тот последний раз в душе считать как-то неудобно. Слушай, я, может, и бесплоден, но не импотент же!
– Глеб, я всё понимаю, – проникновенно начала Таня. – Но как ты себе это представляешь?
– Вот так и представляю. Ты, я, плётка и кровать. Или ты, я, кухонный стол и гаечный ключ.
Танины брови уползли куда-то под тёмно-рыжие завитки чёлки. Видимо, она силилась понять, что же в этой картине лишнее: она или гаечный ключ. Или всегда засыпала с открытыми глазами в процессе совместного просмотра немецких фильмов о бравых водопроводчиках.
– И в кого мы будем… – на пару секунд она замялась, подбирая цензурное слово, – играть? В некромага и невинную девицу, что ли?
Глеб устало вздохнул: он прекрасно понимал, что большей части предрассудков про некромагов жена не подвержена. Что не мешало ей регулярно проезжаться по больной для Бейбарсова теме «на кой некромаги пошли на Руси-матушке». А также смеяться над идиотскими анекдотами про некроманта и маленького мёртвого бычка.
– Так и вижу это: я с голой жопой налёживаю себе воспаление придатков на каком-нибудь камне, а ты меня жертвоприносишь во славу Чумы.
– Почему сразу жертвоприношу? – обиделся Глеб. – Всегда можно придумать много других ролей. Вот сейчас подумаем, реквизит обеспечим… Дни выберем, – продолжил он совсем не так уверено. – Когда работы поменьше. Что дети не в школе, это… – Таня бросила на него яростный взгляд – мать из неё была так себе, но даже намёка на это хватило б, чтобы лишиться головы и прочих важных частей тела. – Дополнительные трудности. Но мы справимся.
Почему-то Бейбарсову некстати подумалось о том, как справляется с разнообразием в сексуальной жизни сестра по дару Лена. Из всей некромагической троицы она была самой собранной, и всё в жизни у неё всегда было по плану. Включая спонтанный секс и неожиданные знаки внимания. Воображение с готовностью подбросило картину Шурасика, пардон, мэтра Александра, составляющего в своём чёрном с золотым тиснением блокнотике подробное расписание исполнений супружеского долга и перечислением поз, числа поцелуев и количества фрикций. Отчего-то стало невыносимо грустно.
– Давай, что ли, для начала составим план?
К Планам оба супруга относились достаточно серьёзно.
***
Платье горничной Тане очень шло. Даже рождение троих детей и десять лет в тайге не испортили ладную женскую фигуру. Чего уж там, это не удалось сделать даже профессиональному драконболу. Это о чём-то да говорило. В общем, платье Тане шло, и то, что оно едва прикрывало стратегические высоты её ног, было только на пользу делу. Настолько, чего Глеб успел обдумать эту мысль раз пять, стараясь перестать метафорически капать слюной на пол.
– Сразу предупреждаю, прибираться в этом невозможно, – сказала мадам Гроттер-Бейбарсова, для вида обмахивая метёлкой прикроватную тумбочку – вживалась в роль горничной. Обнимающего её со спины мужа она пока не торопилась валить на кровать, скидывая в полёте реквизит.
– И не надо, – пробормотал ей на ухо Глеб, забираясь руками под короткую чёрную юбку.
– Ты представляешь, как в этом можно наклоняться? – возмутилась Таня.
Глеб вообразил открывающиеся виды и понял, что наклониться-то можно, а вот выпрямиться удастся вряд ли. Это если в помещении будет хоть один мужчина.
– Я представляю, чем в этом можно заниматься, – прошептал он, оставляя на шее драгоценной супруги немаленький засос. – Очень рекомендую, кстати, как доктор.
– Как патологоанатом, – добавила Гроттер, впрочем, не особенно сварливо.
Очень наглые руки мужа, успевшие стянуть с неё бельё и теперь поглаживающие внутреннюю поверхность бёдер, привели её наконец в благодушное настроение.
– Особенно как патологоанатом, – согласился Глеб, целуя Таню в плечо. – К нам порой привозят очень интересных жмуриков…
Развивать тему и добавлять, что после их лицезрения Бейбарсов открыл для себя ещё один смысл слова «скончаться», он не стал. И про то, что предпочёл бы умереть под прыгающей на нём голой красоткой, тоже.
Воодушевлённый стонами жены, Глеб задрал подол юбки едва ли не до груди и широко развёл ноги Тани. Кружевное бельё полетело в одну сторону, метёлка для пыли в другую.
– Соскучилась? – в перерывах между поцелуями в ключицы спросил Бейбарсов.
Внезапно стоны стихли.
– Занавески, – задумчиво сказала Таня, глядя куда-то за его плечо.
– Что? – не понял Глеб.
– Да вот смотрю на них и думаю: правда надо прибраться. Занавески постирать в кои-то веки. Я уже и не помню, когда мы в последний раз мыли окна, а про вековой слой пыли на шкафах вообще молчу.
В этот момент Глеб Бейбарсов понял, что его прекрасный, идеальный, отлично продуманный план рухнул, как отстроенная таджикскими мигрантами многоэтажка. С шумом, грохотом, и погребя под собой отдалённые приятные перспективы, а заодно и прилично порушив График Плана (что ни в какие ворота не лезло). Потому что если Тане что-то втемяшивалось в голову, выбить это что-то оттуда не представлялось возможным. Оставалось только сложить руки и попытаться получить максимум удовольствия от процесса претворения в жизнь дурацких идей мадам Гроттер.
Внезапно внизу что-то загудело, истошно завыло и взорвалось с громким «пуфф». Дом содрогнулся от чердака до фундамента. Таня и Глеб в ужасе переглянулись. Последний раз с таким вот звуком к своим деревянным праотцам отправился сервант из гостиной. Вместе с подаренным на свадьбу серебряным сервизом (Гробыня всё ехидничала: подарку, с такими-то ножами в наборе, суждено было быть не последним средством в воспитании мужа-некромага). С этюдником и папкой эскизов Глеба. И прочими немаловажными вещами.
– Только не кухня! – рявкнула Таня, отточенным жестом, очень похожим на тот, каким ловила пламягасительный мяч, подхватывая с кресла халат, и исчезла за дверью.
Через каких-то десять секунд до всё ещё полулежащего на кровати Глеба донеслись детские крики: «Мамочка, оно само!» и Танино: «Отскребать шерсть от стены будете сами, маленькие засранцы!»
Бейбарсов мысленно похоронил отличный туркменский ковёр (купленный по случаю на нетрудовые доходы – а откуда бы взяться трудовым у простого российского прозектора?) и собственную мечту однажды склонить супругу к сексу на этом самом ковре. И даже водрузил на могиле своей мечты надгробие со слезодавильной эпитафией.
Этого следовало ожидать. Тихие дети, как успел понять за годы совместной жизни Глеб, это верная примета того, что вот сейчас начнутся неприятности.
– Они взорвали кота, – мрачно, с каким-то непонятным удовлетворением сообщила Таня, скидывая халат обратно на кресло. – И в кого они такие, а, Лягайлошадкин? Ты, часом, не в курсе?
Глеб заткнул в задницу вертевшийся на языке комментарий про то, что дети вообще-то все от первого мужа, маечника и зоолюба Валялкина, так что он очень даже в курсе. В противном случае Бейбарсов имел все шансы отправиться к сестре по дару Лене лопухоидной почтой, в паре конвертов.
А ещё он всё-таки решился эксгумировать мечту о приятном времяпрепровождении на ковре с пятисантиметровым натуральным ворсом.
***
Входная дверь душераздирающе скрипнула. Мадам Гроттер-Бейбарсова проползла мимо, шатаясь, точно пьяная, и источая ни с чем не сравнимый аромат желудочного сока дракона пополам с упырьей желчью. Что-то (видимо, временно вышедший ради такого дела из комы инстинкт самосохранения) подсказало Глебу, что спрашивать, как прошёл матч, имеет смысл только при наличие хорошо укреплённого блиндажа под боком. А то ведь даже пресловутое некромагическое бессмертие могло и не сдюжить супротив трёх красных искр.
– Я так понимаю, сегодня тебе не до нашей договоренности, – вежливо поинтересовался Глеб, убедившись, что тяжелых и острых предметов в прямой досягаемости у Тани нет.
Под тяжелым взглядом мадам Гроттер-Бейбарсовой начал медленно плавиться ламинат, затлели шторы, резко завоняло палёной проводкой. Дорогого мужа от перспективы подпалить лобковые волосы спас исключительно термостойкий костюм – на реквизит бывший некромаг не поскупился, не ограничился бутафорской каской и огнетушителем.
– Понял, не дурак, – среагировал Глеб, притаптывая начавший было дымиться ковёр. – Дурак бы не понял.
На лице Тани появилось выражение, описываемое как нечто среднее между «да ладно!», «ты догадался, кто бы мог подумать» и «Бейбарсов, иди нахуй, и идеи свои с собой прихвати».
– Дорогая, я думаю, сегодня тебе больше понравится роль спящей красавицы, – осторожно предположил Бейбарсов. – А перед этим побудь русалочкой.
Супруга бросила контрабас и с целеустремлённостью пригородной электрички развернула стопы в ванну, откуда вскоре донеслись плеск, шум воды и злобное ворчание на долбоёбов, не способных отличить драконью пасть от жопы.
Глеб, вытирая холодный пот и стараясь успокоить дрожащие ноги, ещё раз поблагодарил свою предусмотрительность и ответственный подход к делам. Потом потушил ламинат и шторы пеной из огнетушителя, скатал и вынес подпаленный ковёр. И только после этого ушёл снимать костюм пожарного.
***
– Попробуем более адекватный вариант, – сообщила Таня, плюхаясь рядом с Глебом на кровать и водружая между подушек две тарелки: с клубникой и сливками. – Ты будешь лежать, а я буду тебя кормить.
– И где тут роли? – подозрительно спросил Бейбарсов.
Его супруга на мгновение замялась было, но очень быстро нашлась.
– Представь, что я – хорошенькая садовница, – кокетливо поправив волосы, начала она. – А ты…
– Твой господин, – подсказал Глеб, многозначительно поиграв бровями.
– Тибидохский циклоп тебе господин, Долбитушканчиков, – отмахнулась Таня. – А ты садовник. И сейчас я буду тебя кормить клубникой, а ты лежи и не рыпайся. Скажи «а-а-а».
Глеб покорно открыл рот и позволил жене скормить ему одну сладкую ягоду. Где-то на периферии сознания замаячила нехорошая мысль, что клубнику Таня могла и не догадаться помыть, но Бейбарсов постарался об этом не думать. Вместо этого он нашарил между подушек блюдо, мазнул ягодой по сливкам и скормил её Тане. Та мягко обхватила губами клубнику.
– Не такая уж и плохая идея эти ролевые игры, – оценила Таня, многозначительно облизывая сливки с ложечки.
Оценивая изнасилование ложечки со стороны, Глеб не мог не согласиться с этим утверждением. И когда Таня потянулась к нему, слизывая клубничный сок с губ, даже решил, что их План был весьма хорош.
Первую тарелку ягоды приговорили незаметно, Таня даже вставать не стала, призывая из кухни ещё одну. Вторая тарелка клубники так же пошла удивительно легко. Под сливки (настольно жирные и густые, что ложка вставала колом и гнулась при попытках выдернуть её из светло-кремовой массы) смех и поцелуи её доели минут за десять. И принялись за третью.
Когда ягоды в тарелке осталось ещё много, а сил мало, игры кончились.
– Знаешь, Забодайолешкин, – задумчиво протянула Таня, лениво размазывая клубничину по тарелке и вытаскивая из-под зада две серебряные ложечки. – Что-то я сегодня… немного… ну…
«Переела», – догадался Глеб.
Поведать миру в лице дорогой супруги, что и он, в общем, несколько не в форме (то есть не семнадцатилетний кролик, способный прыгать на своей крольчихе раз семь за ночь, минуты по три за подход), а может, даже и совсем не в форме (то есть не сможет ни разу), Глеб не решился.
– Хотя обещала, – тоскливо закончила Гроттер. – Значит, надо исполнять.
Глеб морально приготовился к медленной пытке. Получилось не очень.
– Имей совесть, – возмутилась Гроттер, глядя сверху вниз на мужа.
Глеб некстати подумал, что женщина, делающая минет и при этом пытающаяся смотреть своему мужчине в глаза, напоминает больного и очень несчастного дятла.
– Извини, дорогая, я и тебя вряд ли смогу, – огорчил Таню супруг.
Таня очень лениво и с печатью обречённости на челе попыталась его возбудить. Она бы с куда большим удовольствием устроилась рядом с Глебом и созерцала потолок. Вместо этого мадам Гроттер попыталась повторить фокус с ложечкой.
И не смогла. Хотя вернее будет сказать «не смог». Хотя супруги честно старались минут десять, памятуя про невыполненный и оттого нависший дамокловым мечом План.
В итоге Глеб, чувствовавший себя так, словно с блеском сдал нормы ГТО, запросил пощады, выбросив белый флаг, роль которого сыграли кружевные трусы супруги. Таня, устав изображать из себя девочку с растаявшим эскимо, улеглась рядом, в качестве трофея забрав две подушки. Сил убрать за собой не осталось. Ладно хоть остатки сливок, клубнику и тарелки задумчиво дожёвывали мелкие серебристо-зелёные китайские драконы с покрывала. То, что они были всего лишь вышиты на шёлке, на их аппетите не сказывалось. Глеб попытался было отобрать надкушенную в трёх местах тарелку, но вовремя оценил зубы шёлковых рептилий и благоразумно отдёрнул руку, покуда с неё не оттяпали пару пальцев.
– Ладно, – вынес Бейбарсов вердикт. – Сегодня спать. А завтра… Пла-а-а-ан.
***
– На колени, раб, – повелительно сказала Таня, упираясь ему в грудь носком чёрной кожаной туфельки.
Глеб покорно опустился на пол, тяжело опираясь на край кровати. Правое колено подозрительно захрустело – застарелый артрит доступно напоминал о том, как вредно было в детстве таскать на закорках трупы и спать в холодных могилах.
Гроттер фыркнула и истерически всхлипнула, словно пыталась сбить весь настрой и превратить серьёзное мероприятие (то есть супружеский секс с плёткой и бдсм-ом) в какой-то фарс. Пять минут назад она уже пыталась сделать то же самое, увидев супруга в чёрной мантии, в которой он напоминал чучело Гая Фокса.
– А теперь что? – спросил Глеб без особой надежды на адекватное продолжение.
– А теперь ложись, – строго добавила Гроттер.
Бейбарсов покорно улёгся на кровать и позволил привязать себя к столбикам кровати. Таня не поскупилась на верёвки (были они какие-то подозрительные), примотав его намертво.
– Отхлестать тебя, что ли?
– Вот этого пока не надо, – запоздало возмутился Глеб, пытаясь уползти. – Мне завтра на работу.
– Я вообще-то тут госпожа, – вознегодовала Таня, пнув мужа в бедро. – Ты у меня сегодня был плохим мальчиком.
Глеб перестал брыкаться и позволил натянуть на себя чёрный-чёрный презерватив, в котором выглядел, как член Отелло. И с неодобрением покосился на семихвостую плётку с металлическими шипами на рукояти.
– Давай, накажи меня, – решил подыграть он. Боли Глеб не боялся, больше опасался за то, что кто-то увидит его синяки. – Только побыстрее, а то я тут замёрзну со спущенными трусами.
Таня для вида оскорбилась. На деле она не могла решиться без повода бить мужа. Да, она могла в порыве ссоры сломать челюсть или подбить глаз. Могла в порыве страсти расцарапать спину и искусать плечи. А вот избить без повода уже не выходило.
– Ты смотри, сейчас достану страпон, переверну тебя на живот и отымею без вазелина, – пригрозила она. – Довыделываешься.
Глеб скептически оглядел узлы на конечностях и позволил себе усомниться.
– А я магией, – хмыкнула Таня.
– Магией ты меня только мехом наружу вывернешь, – посулил Глеб. – И станешь весёлой вдовой.
– Не выверну, – не сдалась Таня.
– Когда будешь вызывать труповозку, не забудь перезвонить моему заму, скажи, что завтра я не приду, – замогильным тоном сказал Бейбарсов. – И, если что, документы на дом в сейфе, пароль – твой день рождения.
Вместо ответа Гроттер от души размахнулась плёткой.
И тут, согласно закону всемирного свинства, зазвенел зудильник. Не предусмотрительно выдернутый из розетки домашний телефон. Не сотовые, зияющие дырами вынутых батарей. А блядский зудильник, который сейчас хотелось бросить под асфальтоукладочный каток и потом долго пинать ногами получившийся блин. Короче говоря, про зудильник обычно предусмотрительный Глеб позабыл и теперь пожинал несладкие плоды склероза.
Бейбарсову захотелось разбить себе голову о спинку кровати. Ну, или откусить язык, чтобы наверняка.

– Рахло! – минуты через две орала Таня в зудильник. – Совесть у тебя есть? В глаза мне смотри, бестолочь! Есть, спрашиваю?!
Андрей Рахло (младший тренер и ещё один выпускник Тибидохса), чьё изображение дрожало на дне жестяной миски, бормотал что-то покаянно-невнятное и норовил со стыда уползти в свежевыращенные на поле кусты. Таня костерила его и его «джунгли» на все лады, поминая рахловскую маму и прочих предков колена этак до девятого. Глеб деликатно покашливал, не решаясь напомнить жене, что не стоит трясти почти голой грудью перед подчинённым.
– Там у них на поле Тартар кромешный, джинны упустили Дымного и Искристого, половина стадиона сгорела, инспектора какого-то съели, Соловей охрип, короче, я полетела, – чмокнув озадаченного Глеба в начинающую лысеть макушку, скороговоркой выдала Таня, натягивая джинсы с футболкой поверх кожаного лифчика и набрасывая сверху мантию, чтобы не сжечь одежду при телепортации. – Котлеты в холодильнике, борщ тоже где-то там, мальчишек покормишь и уложишь спать не позже десяти.
Глеб панически задёргался. Руки к спинке кровати были привязаны намертво.
– Дорогая, – вежливо спросил он, – ты ничего не забыла?
– И не давай им засиживаться перед телевизором! – ответила Таня из кокона зелёных искр.
Глеб какой-то время полежал, размышляя о вечном и узлах на собственных конечностях. Некстати пришедшая мысль о том, что если он себя не развяжет, то к возвращению жены рискует остаться без кистей и стоп, или, как минимум, с неслабыми синяками, всё-таки сдвинула его с места. А также то, что мстительные вышитые драконы на покрывале многозначительно облизнулись и, перебирая когтистыми лапами, поползли ближе. Таню они, понятное дело, благоразумно опасались и в её присутствии вели себя тихо, как дохлые черви в пакетике с лапшой, а вот её лопухоида-мужа не ставили ни в грош. И, как все драконы, некромагов сильно не любили. Даже бывших. Даже в чёрных кожаных трусах со стальными заклёпками.
– Пшли, твари, – забился на кровати, как жирный карасик на льду, Глеб. – Кыш! Кыш, я сказал!
Плотоядный интерес вышивки к его ногам бывшему некромагу ой как не нравился. Быть сожранным нашитыми на покрывало монстрами – что может быть нелепей? И даже покусанным далеко не приятно. А уж как бы ему тогда пришлось краснеть в травмпункте… И потому господин Бейбарсов, изворачиваясь, как потревоженный уж, торопливо потянулся зубами к верёвке, надеясь если не перегрызть её, то хоть подцепить кончик.
***
К вечеру следующего дня Бейбарсов всё решил. Ну, вот сразу и всё, от и до. И воплотил в жизнь, стоило захлопнуть дверь дома и скинуть грязные ботинки.
– Так, женщина, – сказал Глеб, отбирая у Тани половник и забрасывая коротко взвизгнувшую жену на плечо, – дети у мамы, моей мамы. И сегодня у нас такие дела: я – пещерный мужик, а ты – моя пещерная баба. И сейчас мы пойдём в пещеру, по-пещерному размножаться. Молча.
Таня, собравшаяся было сказать что-то смешное, едкое и совсем некстати, подавилась заготовленным комментарием.
– И ещё, женщина. Больше никаких ролевых игр.

Вопрос: Понравилось?

1. Да		11	(61.11%)
2. Нет		2	(11.11%)
3. Не читал		3	(16.67%)
4. Кнопка!		2	(11.11%)
Всего:		18

@темы: тварьчество, ТГ

---

Внизапна

Есть момент в снейджер-фанфиках, повергающий меня в пучины уныния и фейспалма. Это когда Гермиона бежит из-под венца/из брака с двумя детьми/с супружеского ложа и т.д. и т.п. со Снейпом, а Рон, который её муж/жених/отец её детей/постоянный любовник/просто спермотоксикозом страдает по жизни, бросается в погоню потрясая рогами. И потом долго, упорно мстит беглецам, задействуя какие-то откровенно запредельные средства. Причём делает он это из идейных соображений (видно рога на мозг давят), а не потому, что любит Гермиону.

@темы: фендомное, размышлизмы, Только Рон невозмутимо ловит мозгошмыгов