Рейтинг: PG-13
Предупреждения: читается с пафосом.
Персонажи: fem!Андерсон, fem!Максвелл.
Осторожно, пошёл поток сознания.
Всё ниженаписанное - не один драббл (
Танцы - 294 слов.Шаг-шаг-шаг. Осторожно, чтобы не потревожить хрупкой предрассветной тишины: не зашуршать одеждой, не звякнуть клинками, не хрустнуть попавшейся под ноги тонкой высохшей веточкой, не спугнуть утреннюю пичугу. Легкий, скользящий, длинный шаг, словно в каком-то танце: раз - на носочек, два - перекат, три - пятка, четыре - носочек... Как в балете, только вместо изящных пуант и пачки - тяжелые военные ботинки со стальными носами и серый плащ с шелковым подбоем.
Не выдать себя ни звуком, ни запахом - у собак за стеной чуткие уши и носы. Шаг-шаг-шаг. Не попасться на глаза сонному охраннику или обитателю заброшенного дома. Пять утра - удачное время для человека. Пять утра - неудачное время для вампира.
Замереть, прислушаться, словно шуршание потревоженной плащом травы или скрипнувший под ботинком камешек гремят на весь двор пушечным выстрелом. Ах, нет, показалось. И как в вальсе - медленно, неторопливо, почти вальяжно и величественно, только вместо бального платья - узкая сутана на тринадцати серебристых металлических кнопках и шелковые чулки с кружевной резинкой.
Шаг-шаг-шаг. Вытащить клинки - не приведи Господь ей придётся встретиться с охраной. Как в танго - чётко, плавно, чувственно - руки по телу, словно обнимая себя, вниз, до талии, и снова вверх, обхватив рукояти святых клинков.
Шаг-шаг-шаг. До дыры в ограде - у каждой уважающей себя крепкой ограды, особенно такой - кирпичной, с колючей "егозой" по верху - всегда есть дыра, стыдливо прикрытая густыми кустами сирени.
Предрассветную тишину нарушает крик полоумной утренней птахи и тихие чертыхания. Мадре Андерсон споро сворачивает красивый, но так часто предательски цепляющийся за любой предмет в радиусе метра длинный плащ, и забрасывает его в кусты, оставшись в короткой сутане, да кружевных чулках. Ладно, дальше у нас по плану другой танец. Стрип-дэнс называется. А уж как она доберётся до засевших в заброшенном поместье вампира с подручными, будут и пляски заморские, половецкие.
Жертвы моды - 932 слова.Можно сказать, каждый их разговор начинается именно с этого. То есть с насквозь фальшивых, а какие вообще могут быть у главы Тринадцатого отдела ордена Иуды Искариота и конкретно у матери Энрики Максвелл, улыбок, елейных увещеваний и уверений, что "так угодно Господу нашему, смиритесь, сестра Андерсон".
Госпожа Александра фыркает - вот уж кто бы мог подумать, что Господь наш - конченный фетишист, любитель чулочков в сеточку и словно сошедших с обложки Плейбоя "монахинь". Откуда она знает про "монахинь"? А вот оттуда. И ещё смириться советует.
Можно сказать, что каждый их разговор начинается с того, что Энрика Максвелл честно старается не расхохотаться, сохранив приличествующее главе отдела каменное выражение лица, глядя, как мадре Александра Андерсон пытается сесть в глубокое кожаное кресло - для гостей, удобное такое, чтобы жирные задницы зажравшихся чиновников помещались - и при этом не явить миру в лучшем случае резинку чулок, украшенную кокетливым розовым бантиком. В худшем - не продемонстрировав кружевные трусы, ну или хоть не бОльшую их часть.
- Господь ниспосылает нам испытания и искушения, - с мягкой материнской улыбкой вещает госпожа Максвелл.
- Особенно братьям нашим, - кисло отзывается мадре Александра, - по вере.
Можно сказать, что перед каждым их разговором весь отдел высыпает в коридор, чтобы полюбоваться величественным зрелищем возвращения мадре в родные пенаты: в развевающемся плаще, с тускло блестящими освященными клинками наперевес. И в чулочках, мать их, госпожу Донателлу, за ногу. И в платьице, чтоб его, обтянувшем, точно перчатка, да ниспошлёт Господь проказу на засранца, укоротившего длину сутаны почти втрое. Ладно хоть смотрят молча - знают, что за первый же свист или улюлюканье получат посеребренным штыком в лоб.
- Сестра Андерсон, не могли бы вы... - тут и догадываться не надо, что попросят - перенести разговор на другой раз. С улыбочкой гаденькой, до того приторной, что зубы склеиваются - от её сладости.
- Не могла бы, - в тон отвечает мадре, забрасывая ногу на ногу, а потом скромно прикрывая ноги полами плаща. - Скажите, госпожа Максвелл, доколе?..
И расшифровывать не надо: "до каких пор ей, католической священнице, паладину Римской католической церкви, ходить, словно последней бляд... блуднице с Виа Аппиа, во всём вот в этом". И красноречивый жест, долженствующий означать: "Ну полюбуйтесь на всё это". Словно госпожа Максвелл досрочно, в свои-то сорок пять, впала в маразм, либо ослепла - ни свой наряд, ни облачение собеседницы разглядеть не в состоянии.
Можно сказать, всё началось тогда, когда Великий Понтифик порекомендовал, вероятно, с подачи кого-то, не обделённого ни чувством юмора, ни злорадством, пересмотреть взгляды на одежду священнослужителей. На всё, конечно, воля Божья, но надо ж тому случиться, что первыми пересматривать взгляды пришлось Тринадцатому отделу ордена Искариота - в рамках социального эксперимента, так сказать. Модельера явно выбирали по принципу «поддержи отечественного производителя», не обращаясь ни к французам - как же, они ж гугеноты и атеисты, ни к американцам - вот уж где ничего святого, ни к кому-либо ещё. Армани показался дорог, Дольче и Габбана - пошловаты, да и ходившие об их отношениях слухи никак не способствовали решению в нужную пользу - это ж как так, заказывать платья духовенства у содомитов? С Ферре не сумели договориться, Феретти и целый сонм модельеров помельче не рискнули связываться с заказом, как отвертелась Прада - ведомо было одному лишь Господу Богу. Госпожа Донателла Версаче пришла сама, цокая каблучками и надувая и без того передутые силиконовые губы.
Можно сказать, что первый порыв - прибить освященной сталью наглую патлатую блондинку - был у мадре Андерсон очень правильный и дальновидный. Как жаль, что осуществить его было не суждено.
"Это должно быть строго", - говорила тогда госпожа Максвелл.
Поэтому плащи церковников остались строго серыми и не приталенными, а сутаны - без вырезов и самых неподходящих местах.
"Никакого эротизма", - повторяла госпожа Максвелл.
Резинку чулков всё-таки по её настояниям прикрыли подолом.
"Никаких ярких цветов", - стояла тогда на своём госпожа Максвелл, как бы её не переубеждали, что золотистый в сочетании с лиловым - это красиво.
Тот ярко-зелёный галстучек в термоядерный оранжево-розовый горох - "яркий акцент" - выбросили. И чёрт с ним!
"Стильно, просто, удобно", - настаивала госпожа Максвелл.
Может поэтому обошлось без воланов, кружев и прочих извращений.
Линия мужской одежды была великолепна: даже Великий Понтифик оценил подбор тканей и силуэты.
Линия женской одежды повергла в священный ужас не только мадре Андерсон и скромных католических монахинь, но и настоятельницу монастыря сестёр Вифлеема, в прошлом известную своим разгульным образом жизни. А так же в священный трепет, близкий к оргазму, мужскую часть ордена. Посему общим голосованием - мужчин оказалось численно больше - и эту линию утвердили.
Можно сказать, что в полевых испытаниях "форма" себя зарекомендовала. Бесполезной, мешающей, шокирующей и действующей на еретиков не хуже световой гранаты.
- Вот скажите мне, госпожа Энрика, - интересуется мадре Александра, - к чему это всё? - подразумевает она, конечно, свою форму. - Еретиков, что ли, перед смертью радовать?
- Пусть знают, что Господь наш милостив и к заблудшим душам, - степенно кивает епископ Максвелл.
- И поэтому являет им перед смертью светлый лик католических трусов? - язвит госпожа Александра.
Мадре Энрика поджимает губы.
- Язвительность - грех, сестра моя, - смиренно сложив ладошки и покачивая прижатыми большим пальцем чётками, говорит она. - Смирите гордыню. У вас тут, кстати, новое задание.
И только когда за мадре Александрой Андерсон захлопывается тяжелая дубовая дверь епископ Энрика Максвелл с тоскою заглядывает в собственное обширнейшее декольте, в который раз видит там родной едва выпирающий бюст твёрдого первого размера и тяжело вздыхает. Пожалуй, действительно следует поговорить с личным секретарём Великого Понтифика на предмет смены модельера - госпожа Донателла пусть и отличилась «двойным священническим шиком», но так неудачно для себя высказалась в поддержку гомосексуальных браков, что можно и предложить заменить её кем-то более… богобоязненным, что ли?
Можно сказать... Хотя, знаете, иногда лучше промолчать.