Марионетка

[Salkarda13]

Название: Марионетка
Автор:  Салкарда
Бета: нет
Форма: мини
Категория: гет
Персонажи/пейринги: Николас Д. Вольфвуд/Милли Томпсон I mc Легато Блюсаммерс.
Рейтинг: NC-17
Жанры: PWP, angst
Содержание: относительное АУ к двадцать третьей серии аниме «Триган».
Предупреждения: non-con, MC;
Особая благодарность:  Spheral Leo за неоценимую помощь.

2390 слов

На женской одежде чертовски мало пуговиц, всех этих крючков, петелек, бантиков, молний и прочей фигни, с которой пришлось бы возиться подольше, а в идеале удалось бы запутаться насмерть, махнуть на это рукой и благополучно издохнуть на месте в корчах. Назло одному синепатлому извращенцу – над трупами, насколько Николас знает, его телепатия не властна. А если и властна, то в этой некрофилии активом ему вряд ли быть.
У Милли под плащом – застёгивается на семь, всего-навсего семь пуговиц – только белая рубашка, форменная, наверное, она же офисный работник, у неё дресс-код и всё такое, да ещё брюки. Пожалуй, впервые в своей жизни Николас жалеет, что мисс Томпсон не носит скафандр или этот свой пустынный костюм – такой не то что расстегнуть, чёрта с два разорвешь и прострелишь разве что в упор из автомата. Какая досада.
- Вы в порядке? – отличный вопрос для юной леди, прижатой к стене. Просто расчудесный, учитывая, что с неё при этом пытаются стянуть – нет-нет, он не пытается, он против! – одежду.
«Действительно, ты в порядке, Капелла? - издевательски вопрошает голос в его сознании. – А по виду и не скажешь».
Милли Томпсон – потрясающая девушка. Как она, такая по-детски непосредственная, невинная, жизнерадостная, удивительно наивная – Ваш Паникёр в юбке, да и только - и на редкость догадливая, дожила до своих лет в полном здравии, для падре Николаса по сей день остаётся загадкой, хотя вместе они не в одной переделке побывали. Видимо всё дело в удаче, интуиции и стангане. Как плохо, что последнего у неё под рукой нет. Сейчас бы вышибла из Николаса дух и заодно избавила от угрызений совести.
Одна беда: у нее руки заведены за спину и крепко сжаты за запястья одной ладонью. Эта самая ладонь вроде и его, только падре Николас ей несколько… не управляет. А вторая путается в чёртовых пуговицах, которые расстёгиваются слишком уж быстро, несмотря на все предпринимаемые попытки саботажа в виде заваливаний тела в разные стороны, желательно назад, у столика за его спиной очень удобный угол, если удастся попасть в него виском… Жаль только, этим удаётся добиться только того, что под чужим контролем оказывается всё тело. Саботировать попытку завалить в постель любимую девушку: если кому расскажешь, не поверят.
Если бы падре Николас мог сделать хоть что-то, он бы расчехлил Крест Карающий, нашёл бы одного желтоглазого ублюдка – наверняка ведь засел где-то совсем рядом – и размазал бы его ухмыляющуюся рожу по ближайшей твердой поверхности. Но Николас только безмолвно бесится, мысленно изрыгая все богохульства, какие только знает, и просто таки умоляет Бога об одной милости: если Ты есть, сделай доброе дело, кинь-ка одну небольшую молнию, ну чего Тебе стОит, Господи. Можно адресовать её одному священнику-террористу, у него, Господи, грехов поднакопилось, на три бессрочных ссылки в Ад хватит, а можно и тому ублюдку с замашками законченного психопата. Только, пожалуйста, чтобы наверняка. Не для себя ж прошу, Боже. От ругательств немного легче, и они отвлекают Легато.
Легато Блюсаммерс – телепат и просто синепатлый урод с комплексами на почве изнасилования – неплохо разбирается в людях, их тайных страстях и желаниях. Отчасти потому, что псих, а они порой ребята на редкость проницательные, хотя и не в нужную сторону, отчасти оттого, что телепат и любит покопаться в чужих мозгах. Фантазию про прижатую к стене и не слишком активно сопротивляющуюся Милли – не подобает такое священнику, прелюбодеяние вообще грех, и мысли о нём грех не меньший, но поди справься с ними, когда ты здоровый во всех отношениях мужик, тебе двадцать пять, а секса не было почти полгода - Легато определённо раскопал.
А ещё у Блюсаммерса вряд ли были женщины. Разве что шлюхи – со шлюхами не целуются, так что это Легато делать не умеет и заставить сделать того, кем управляет, не может. Потому поцелуй выходит очень глупый. Видимо в воображении психа это выглядит примерно так: рывком развернуть девушку к себе, почти впечатать её собственным телом в стену – эй, эй, управлять-то хоть научись и силы соизмеряй, не с индейкой же обнимаешься – прижаться губами к её губам и сунуть в рот полуобморочной девушки свой язык. О стену он её приложил неслабо, за одно только это Николас потом оторвёт Легато руки и ноги, в лепёшку расшибётся, но оторвёт. Воображение забывает подсказать Блюсаммерсу, что иногда девушки от испуга могут крепко сжать зубы и боднуть незадачливого любовника лбом в нос, и никакого поцелуя не выйдет. Падре Николас внутренне немного злорадствует: что, Блюсаммерс, с правой рукой-то, наверное, куда проще, она же не брыкается?
- Отпустите, пожалуйста!
Она напугана. Она ещё не плачет, но уже где-то на грани. Два месяца назад, на больничной койке и под капельницами, подключенный к десятку приборов, поддерживающих жизнь в его теле, Николас пообещал себе, что сделает всё, чтобы Милли Томпсон никогда больше не рыдала из-за него. Хватило и одного раза, у Вольфвуда тогда сердце на части разрывалось, когда он видел украдкой плакавшую Милли, вытиравшую мокрые щёки и твердившую, что всё хорошо. Да просто отлично, конечно!
Если бы падре Николас Вольфвуд смог откусить себе язык, он бы давно уже это осуществил. И умер бы от болевого шока, наверное, хотя при его-то способностях и особенностях организма это не слишком вероятно. Милли бы плакала, конечно, но это лучше, чем если бы он сам, собственными руками и прочими частями тела, ей что-нибудь сделал. А пока получается, что Николас вынужденно игнорирует и собственное обещание, и её просьбу. И, стащив с сопротивляющейся девушки плащ, вжимает Милли в стену – да куда ж дальше-то? – исступленно целуя в шею, в бьющуюся на ней жилку, в подбородок, в скулу. Слюни, слюни. Слушай, Легато, ты вообще умеешь целоваться, или знаешь только в теории, а из практики только на сапогах своего божества тренировался, пока вылизывал?
«Сомневаешься?»
- С вами всё в порядке? – в этом и невысказанный вопрос: «Вы ли это?»
Милли Томпсон – удивительно догадливая девушка. Ваша Паникёра она вычислила на раз, имея на руках только словесное описание, по которому впору четвёртую часть населения планеты отловить, поставить к стенке и расстрелять на месте без суда и следствия. Николас гадает, догадалась ли она, в чём дело сейчас. И что мисс Томпсон будет делать, если всё-таки догадалась. Тайная надежда, что она сумеет-таки вырубить мужчину с одного удара и убежать как можно дальше, ещё жива. Надежда, как известно, умирает предпоследней. А последним тот, кто надеется.
Ласки у Легато однообразные: слюнявые поцелуи – вот, отличненько, сколько слюны надо потерять, чтобы подохнуть от обезвоживания? - тисканья и обжимания – Блюсаммерс, тебя мамка в детстве сиськой не докормила, что ли, чего тебя под бюстгальтер так тянет? А Милли, видимо, всё-таки о чём-то да догадывается: Николас неожиданно получает коленом в пах и лбом в челюсть - лучше любой ласки, у Николаса низ живота сводит от удовольствия – но он только сильнее, почти до хруста в костях, сжимает девичьи запястья. Завтра у неё будут синяки. А у Легато не будет половины черепа и остатков мозгов.
«Скажи», - и поди воспротивься телепату.
- Милли, - падре Николас и сам вздрагивает от звука собственного голоса.
Девушка же замирает, как напуганный кролик, сразу вся обмякая. Николас шумно и тяжело дышит ей в ухо. На самом деле Николас Вольфвуд никогда не зовёт её по имени вслух. Произносить его про себя приятнее – как конфету на языке перекатывать. Сладко.
- Простите, - всхлипывает Милли. Такая глупая, такая хорошая девочка.
Николасу как никогда хочется размозжить себе голову о стену, и плевать, что там будет дальше. Падре Николас напоминает себе марионетку, которой управляет умелый кукловод. Почти как Леонофф, разве что эта марионетка ещё не успела покинуть этот бренный мир. Только никому, кроме самого кукловода не видно ниточек, привязанных к рукам и ногам куклы. И руки этой куклы рвут сейчас на Милли рубашку, только пуговицы разлетаются в разные стороны. А губы целуют шею, ключицу и плечо девушки. Милли Томпсон махнет лавандой и детским мылом. И она почти не сопротивляется. Самое отвратительное, что Николасу происходящее даже нравится.
Легато, сходи к проститутке, а? Что, в этом городке уже никого не досталось? Сочувствую. Задействуй, что ли, воображение и почаще меняй руку. Мы-то тут причём?
Мисс Томпсон не задаёт лишних вопросов – должно быть, она боится ответов. Да их и не будет.
Эрогенная зона – какое поганое выражение – у Милли под челюстью, там, где под кожей бьётся пульс. Девушка прикрывает глаза и запрокидывает голову, позволяя себя целовать. Немного мешают волосы – Милли на ночь всегда заплетает их в косу, кончик которой прилип к влажной коже. Перед глазами трупным пятном маячит бант цвета фуксии. Николаса нервно трясёт от довольного смеха Легато. Вольфвуд очень хочет, чтобы Милли было хоть немного приятно, всё-таки целует он её – или не он, а чёртов ублюдок Блюсаммерс – впервые, и кто его знает, что там будет завтра. А ещё хочется свернуть одному извращенцу шею, желательно медленно и с чувством глубокого морального удовлетворения.
Николас отпускает запястья девушки, кое-как расстёгивает её штаны, путается в пуговицах. Движения дёрганные, суетливые, никакой нежности. Вольфвуда это злит: он догадывается, что Милли ещё девственница, и трёх минут поцелуев ей не хватит, чтобы получить хоть какое-то удовольствие впоследствии.
Милли Томпсон – добрая и жалостливая девушка. Она искренне считает, что если Николас от неё чего-то – ах, ну да, Милли знает, откуда берутся дети, так что отлично понимает, что именно от неё нужно – хочет, то лучше ему это позволить, даже если ей самой будет неприятно. И Вольфвуд – вернее Легато – этим пользуется. Милли покорно позволяет стянуть с себя остатки рубашки, только сдавленно ахает, когда Николас снимает с неё ботинки и носки, а потом выступает из упавших на пол брюк и трусиков. И безропотно позволяет себя целовать, гладить груди, стискивать до боли соски, развести ноги. На прикосновение к лобку и ниже девушка только тихо ойкает, там она, как и ожидалось, совсем сухая. Ей будет очень больно.
- Пожалуйста…
«Сделай даме приятно», - заливается смехом Блюсаммерс.
Милли Томпсон – сильная. Для девушки так особенно, иначе бы не таскала при себе станган – шестикилограммовую дуру. Только она вряд ли может что-то противопоставить профессиональному убийце, особенно когда его телом управляет вовсе не он сам. Правда одной его частью Легато управлять вовсе не нужно.
- Я не…
«Вот видишь. Мне даже не пришлось тебе помогать»
Щёки Милли заливает румянец, но оттолкнуть она его даже не пытается. Вместо этого девушка запускает пальцы в волосы Николаса, гладит ладонью по голове, отводит упавшие на глаза прядки. Вольфвуд безумно хочет, чтобы его вот прямо сейчас, на этом самом месте, хватил удар. Чтобы последним воспоминанием были прикасающиеся ко лбу пальцы и солёный привкус на губах, а не девичьи крики.
- Знаешь, я никогда этого не делала.
«О, Капелла, да ты везунчик. Ты с ней рядом два года, и за это время ни разу?..»
Сознание на мгновение мутнеет, Николас скрипит зубами – он ещё не придумал, что потом сделает с Блюсаммерсом, но родная мать его точно не узнает. И никакая телепатия синепатлому уроду не поможет, приращивать оторванные головы ей пока не научились.
До кровати три шага, их Вольфвуд преодолевает очень быстро, а Милли на его руках, кажется, весит не больше котёнка. Сжимается, совсем как котёнок, когда он лихорадочно пытается расстегнуть ремень на своих штанах, и почему-то вдруг тянется навстречу Николасу и робко помогает раздеваться. Падре Николас чувствует, как его рот расплывается в улыбке – не хотелось бы увидеть себя в зеркале, перекосило, должно быть, жутко. Легато заходится безумным смехом в ответ на пожелания, чтоб его в Аду все черти разом отымели. Какая жалость, что он может приказать молчать, но не может заставить не думать.
Стоит у Николаса без всякой помощи телепатии – симпатичной обнаженной девушки под ним вполне достаточно. От этого ещё более гадко. Руки чуть подрагивают – Блюсаммерс, ты там часом не подрачиваешь, на это дело глядючи? – когда он разводит бёдра Милли, облизывает два пальца и несколько раз быстро вводит их внутрь женского тела. Девушка давится слезами и зажимает себе рот рукой, чтобы не закричать. Страшно подумать, что будет потом. Ладно, если она не начнёт шарахаться от любого, кто просто попытается её коснуться.
Легато, потренировался бы ты, что ли, на кошках. А, нет, на кошках не надо, не догонишь ведь. Хотя с тебя станется. Ну хоть на проститутках. Да хоть на индейках, главное сюда не лезь!
Милли Томпсон до крови кусает губы, мелко дрожит и беззвучно рыдает, когда он входит в неё. Николас хотел бы двигаться медленно, плавно, только вот его кукловод этому то ли не обучен, то ли не хочет. Такое нравиться не может, слишком отвратительно – врёт себе Николас, почти вбиваясь, вколачиваясь в женское тело. Ногти впиваются ему в плечи – царапины останутся, должно быть, хотя он заслуживает куда худшего. Желательно того, чтобы ему прямо сейчас оторвали голову, и всё разом закончилось, не было больше ни полузадушенных всхлипов, ни крови на бедрах, ни жара в низу живота. На каждом толчке внутрь женского тела сознание остаётся в полном распоряжении Николаса, хочется верить, что даже Легато так противно, что он предпочитает в этот момент оказаться подальше от совокупляющихся людей, пусть даже мысленно. Вольфвуда раздирает на части от одной только мысли, что сейчас он насилует любимую женщину – уже женщину – и, в отличие от неё, получает от этого удовольствие. Хоть и сомнительное, но всё же.
Заканчивается всё быстро и скомкано: жаром в паху и семенем на её бёдрах, всхлипами и собственным не то рыком, не то стоном. Тело снова в полном и безраздельном пользовании Николаса, и ощущение такое, будто он всю ночь мешки с песком тягал, а не…
«Приятной ночи, Капелла», - веселья в голосе Легато не так уж много, как казалось. Куда больше в нём удовлетворения. Это Вольфвуд ему тоже припомнит, дайте только время. Как только справится с собственным желанием дотянуться до пистолета и застрелиться, лишь бы не видеть полные слёз глаза Милли Томпсон.
Синепатлый ублюдок сваливает вовремя: ещё пару минут, и Николас бы не выдержал, прихватил бы Крест Карающий и отправился бы в чём мать родила применять его по назначению немедленно. А там неизвестно, кто возьмёт верх: измотанный телепат или очень разозленный убийца.
Вот теперь можно всё рассказать Милли – она мудрая девочка, она поверит и поймёт, но у падре Николаса слова застревают в глотке. И вместо слов утешения выходит только жалкое: «Прости, прости, я не должен был…» Не должен был хотеть тебя, не должен был позволять Легато тронуть тебя хоть пальцем... Продолжать можно до бесконечности.
Удивительно: после всего случившегося – изнасилование, это называется изнасилование – Милли не отшатывается, когда Николас гладит её по волосам, прижимает к себе, шепчет что-то утешительное на ухо. Не вырывается, когда он краем простыни вытирает кровь с её бёдер. Не плачет, когда он оборачивает вокруг тела Милли другую простыню.
- Мама говорила мне, чего хотят мужчины, - вздыхает Милли устало.
«Ты не представляешь, как была права твоя мама», - хочется сказать Николасу.
Вместо этого он обещает себе, что этого больше не повторится. Потому завтра Милли останется в этом доме, а Николас Вольфвуд пойдёт выполнять данное сегодня обещание покончить с одним психопатом, а по совместительству своим нанимателем. Падре Николас ещё не знает, что завтра Милли Томпсон в третий раз будет плакать из-за него. И, в общем-то, не узнает уже никогда.