Флешмоб от Люпи

[Salkarda13]

Флешмоб от Люпи.
Вы оставляете комментарий, где указываете, с какого времени существует ваш дневник, а я называю вам наугад месяц и год. Вы выбираете любую запись за этот месяц, снова публикуете ее в своем дневнике и комментируете с точки зрения себя сегодняшнего.

Мне достался февраль 2009-ого года.

Во-о-о-от чем мы занимаемся, вместо того, чтобы переделывать не шибко понравившийся заказ. Уже два раза его тёрла, всё никак не нравится. Точно буду писать жуткую NC, кошмарно-жОсткую. Бр-р-р...

Название: "Бесконечность".
Автор: Салкарда Кимпейл.
Жанр: бред с вкраплениями пафоса.
Предупреждения: Автор тренируется в написании агнстов. Получается так себе, посему терпите то, что есть. Со временем я всё-равно научусь.
Прошу оставлять комментарии - что нравится, что нет. Бредово, так что не всё будет понятно, предупреждаю сразу.

Сон и явь тесно переплелись между собой, слившись в нескончаемый поток дней и ночей. Жар и холод, обжигающе горячий песок под ногами – снова их куда-то ведут, и капли на запотевшем стекле, какие-то пустынные однообразные пейзажи и привычный вид из окна родного дома. Иногда Филиппу казалось, что он уже давно сошел с ума. Не удивительно. Даже не понимал, где находится, что с ним происходит.
День и утро в палящей пустыне, в палатках, со связанными руками и ногами, отчего он и его товарищи по несчастью напоминали стреноженных коней. Сухость во рту, головокружение, резь в глазах. Бесконечный переход куда-то. Потом снова землянки, на бесконечные дни или недели, крышка с решёткой, лающие голоса обросших загорелых мужиков в камуфляже и без знаков различия, стрельба, оружие, какие-то остовы машин у дороги, поломанные и засохшие деревья. Треклятая пыль, от которой никуда не деться, забивающаяся в нос, рот, глаза. И палящее, белое, словно выгоревшее солнце. Солоноватая и мерзкая на вкус вода, что-то в котелке, не то каша, не то суп, оставляющее на языке противный привкус. Но есть надо – иначе потеряешь силы, умрёшь в этой проклятой Богом и людьми пустыне, как однополчанин Савка. Ничего, кроме имени не запомнилось, стёрлось из памяти. Ноющие мышцы, ссадины, укусы какой-то мошкары. Проклятая не то пустыня, не то степь. Давно никому не нужная война, которая идёт уже так долго, что Филипп и не помнит, сколько. Наверняка началась ещё до его рождения. И продолжится после его смерти.
«Господи, сколько мне это ещё терпеть? Когда же я, наконец, сдохну?!»
А ночью снова дом. Квартира родителей где-то далеко на Севере, грязные улицы ,серо-свинцовое небо, такое низкое, словно вот-вот упадёт, лужи под окном, ругань дворника во дворе по утрам, гудки машин, крики ребятни, играющей в салки. В «военных и бандитов». Ирония судьбы или бред свихнувшегося разума.
Пятикомнатная квартира, хорошо обставленная, выдержанная в каком-то старом стиле. Портреты умерших родственников, сурово глядящие со стен, высокие потолки, старинные книжные шкафы, большие окна с широкими подоконниками, пыльные шторы. И противная, отвратительно воняющая рыбой герань. Родители – образы неясные, стёртые. Отец у себя в кабинете. Разложенные на столе бумаги, мерцающий монитор компьютера, запах табака и старых книг. И немного – хорошо выделанной кожи. Мать всегда где-то рядом с отцом. Она проходит рядом тенью, оставляя после себя шлейф из запаха дорогих духов, легкий, неясный и приятный. Образ стёрт из памяти, осталось только воспоминание – вот она стоит перед зеркалом и репетирует какой-то монолог, делает скорбное лицо и произносит что-то с надрывом в голосе. Учит свою театральную роль, натягивает маску. Может, и маску хорошей матери она тоже носила? Нет, не думать! Бабушка – седая и сгорбленная, низенькая старушка, хлопочущая по хозяйству. Усаживает за стол, наливает в запотевший стакан холодного ягодного морса, достаёт из духовки пирожки. С яблоками. Всегда именно с яблоками. Тоже тень, передвигающаяся по квартире, шебуршащая, как мышь в кладовке. Готовит, стирает, убирает. Всегда занята, что-то делает. Он не помнит бабушку сидящей без дела. Даже если она отдыхает, то что-то вяжет или штопает. Дед – бодрый и подтянутый старик. Армейская выправка, ордена и медали на парадном кителе, зычный голос, вислые усы и постоянно чисто выбритый подбородок. Неизменная трубка в зубах, пьяные разговоры с отцом на кухне за закрытой дверью.
«Должен, должен воевать. Жизнь такая! Надо так!» - его слова.
«Дед, Господи, да кому надо-то? Мне? Тебе? Государству, может быть, которому безразлично, жив ли кто-то из таких как я, мёртв ли? Скажи, за что я тут оказался? Думаешь я хочу? Или тот Славка, что умер от укуса какой-то пустынной змеи? Или эти грязные обросшие мужики? Да они другой жизни не знают. Родились на войне, на войне и подохнут! Потому что больше ничего, кроме как воевать, не умеют!»
Какие-то подружки, с которыми ходил на танцы, поцелуи под луной в парке. Он даже не помнит, как звали ту девушку, с которой впервые целовался. Маша? Даша? Настя? Аня? Нет-нет, не то, опять не то!
Друзья, с которыми, кажется, только вчера пил пиво и пел душевные песни под гитару. Сигареты, промокшие спички. Прогулки по набережной, смех и шутки. Снова призраки, неясные тени. Опять бред, горячечный бред.
Они все уже умерли, Филипп в этом уверен. Может быть потому, что он их забыл. И сам он тоже давно умер, скитается теперь с такими же грешниками по Аду. Жаркой адской пустыне из библейских преданий. И теперь это навсегда, потому что даже умереть нельзя, когда не знаешь, жив ты или нет. Перемолот зубами огромного чудовища, имя которого хочется забыть.
Реальность иногда проявляет себя. Порой в виде тычка в спину прикладом автомата, тупой болью в рёбрах и едва ли не ввинчивающимися в мозг словами на незнакомом лающем языке. А иногда – в виде майской грозы, раскатов грома за окном, теплого одеяла и хлопающей форточки. И, конечно же, завёрнутой в одеяло фигуры, трагично хлюпающей носом. Она боится грозы. Детский страх перед чем-то необъяснимым и пугающим.
Каринэ. Маленькая, низенькая даже для её возраста, худая как щепка. Реальная, а совсем не тень с расплывчатыми очертаниями, как остальные. Джинсовые бриджи, хлопковая футболка с каким-то рисунком, неизменные хвостики – заплетать каштановые волосы в косички ей не хватает терпения. Тёмные внимательные глаза, чуть вздёрнутый аккуратный носик, тонкая шейка. Ручки-палочки, тоненькие ножки, которые бабушка, неодобрительно качая головой, называла цыплячьими, сбитые коленки и локти. Привычка грызть ногти, лазать по деревьям, бегать с мальчишками по двору, а потом возвращаться домой в мокрой и грязной куртке. Запах каких-то полевых цветов от волос…
Снова проклятая пустыня, пыль и заходящее солнце. Гул самолёта где-то далеко, остов давно сгоревшего танка, даже цвет флага, нарисованного на броне, разобрать нельзя. Свой, чужой? Давно стоит? Какая к чёрту разница! Потом толчок в спину, падение на песок вперемешку с камнями. И забытье. Спасительное и убивающее, вновь заставляющее сходить с ума. Он уже сошел, ещё полгода назад, а может и год, когда попал к этим...
В этой пустыне всё слилось в бесконечность. Символ бесконечности – змея, кусающая свой хвост. Давно пора разорвать этой гадине пасть, чтобы прервать замкнутый круг событий.

Майская гроза за окном, тёплое одеяло. И хлопающая по плечу ладошка.
- Я грозы боюсь, - она смотрит смущенно, теребит край одеяла.
Филипп переворачивается на бок и освобождает немного места на кровати рядом с собой.
- Забирайся уже, - усталое и уже привычное. Попробуй её выгони! Ладно, пусть уже лежит.
Укладывается рядом, утыкается носом в плечо и, тихо всхлипывая, начинает выговариваться. Обычно она молчит, ходит по квартире как и все остальные родственники, но на этот раз случилось и правда что-то совсем другое.
- Они ходят, понимаешь? – доносится до Филиппа голос Каринэ. – Бабушка на кухне, опять что-то готовит. И занавески вчера снимала с окон, чтобы постирать. А ночью машинку включает! Дед своё кресло передвигает. Папа снова за компьютером работает.
Каринэ снова всхлипывает, по её телу пробегает судорога. Ему остаётся только погладить девочку по голове. Надо бы сказать, чтобы она держалась, была умницей. Слушалась эту неизвестную тётку, которая теперь живёт в квартире, пока он не вернётся. Но Филипп молчит. Слова будут лишними, он отвык говорить. Кажется, что откроешь рот, и туда попадёт эта жуткая полупыль-полупесок, противно скрипящая на зубах.
- А тётка ругается, что это я. И когда мама свою косметичку достаёт, бусы примеряет. На той неделе тётка опять её туфли из шкафа взяла, а я ей и говорю, что мама обидится. А она смеётся! И не верит. Совсем глупая, почему она с нами живёт?
Филиппу нечего ответить. Он не знает, где находится на самом деле. Бред или сон? Помутившийся разум. Хотя, Каринэ реальная, так что опасаться нечего.
Она продолжает говорить, прижимается всё теснее. Вытирает слёзы и сопли краем одеяла, уже сильно намокшим. Слишком устала от всего, чересчур много пережила. Дети не должны оказываться в одиночку в таких ситуациях.
- А папа документы опять перебирает, ключи от сейфа спрятал в тайнике за шкафом. С дедом в среду пили на кухне, а с утра весь рассол на пол пролили, такая лужа была. Бабушка ругается на них, - девочка вытирает слёзы тыльной стороной ладони. Ей сложно продолжать, она не верит в реальность происходящего, сомневается. – Тётка потом орала, заставила меня лужу вытирать.
Дождь барабанит по подоконнику, стеклу. За окном слышится раскат грома, ярко сверкает молния. Грому вторит сигнализация чьей-то машины, её «вопль» подхватывают остальные. В соседних окнах зажигаются огни – хозяева проверяют наличие своих четырёхколёсных любимцев на стоянке возле дома.
Так где же реальность? Тот песчаные Ад или городок далеко на Севере? Палящее солнце или затянутое свинцовыми тучами небо? Каринэ под одеялом или оборванные и связанные, грязные и обросшие солдаты, вповалку спящие на песке? Песок, стрельба и война или дом, родители и привычный с детства город?
- Может пойдёшь к себе спать? – спрашивает он тихо.
Каринэ отчаянно мотает головой и начинает рыдать. Ей очень страшно. До крика, истерики.
- Там же они! Мама в моей комнате сейчас порядок наводит, а эта тётка спит и ничего не слышит! – она почти кричит. – Я их боюсь! Они ещё не понимают ничего!
Филипп целует сестрёнку в лоб и крепко прижимает к себе.
- Не плачь, не надо. Мне тоже больно. Понимаешь, тут пустыня, жарко, много пыли. И война.
Девочка устало кивает. Она боится даже его, в общем-то, но предпочитает выбирать из всех зол меньшее.
- Ты же живой? – неожиданно спрашивает она. – Мама с папой не верят, что умерли. И бабушка с дедушкой. Всё ходят, ходят по квартире, ругают тётку-опекуншу. Они говорят, что ты тоже умер где-то далеко! Ты же живой?!
Она снова начинает плакать, горько, совсем не так, как плачут дети. Повзрослела после всего пережитого. Филипп резко садится на кровати и усаживает сестру к себе на колени, чуть покачивает из стороны в сторону, не то утешая, не то укачивая.
- Ты терпи, сестрёнка. Я обязательно к тебе приеду. Выберусь из этой проклятой пустыни.
Каринэ поднимает голову, внимательно смотрит в глаза брату. Неожиданно серьёзно, совсем не по-детски. Кивает, соглашаясь со всем сказанным.
- Ты мне рассказывал что-то про змея времени? – даже не вопрос , а утверждение. Тихое и уверенное.
- Угу, - отвечает брат, устраивая подбородок на макушке Каринэ. – Вот порву такому змею пасть и сразу приеду. Обязательно.

Снова гремит гром. Нет, это уже не гром, а грохот залпов. Пустыня, песок, снова эти изможденные и оборванные люди. Короткие лающие команды, беготня, вопли раненых. Есть шанс бежать. Сейчас же освободиться от верёвок, развязать ноги, убить бородатого охранника, спрятавшего за камнем неподалёку. И к своим.
Разорвать пасть змею времени. Прервать бесконечность.

Тётка-опекунша стоит у дверей, сердито сложив руки на груди. Только скалки не хватает для полноты образа.
- Долго собралась тут разлёживаться? Это не твоя комната! Опять приходишь, - она явственно злится. Ещё бы – странная эта девочка, над которой она оформила опеку. Бродит по ночам, не спит нормально, всё время что-то портит, переставляет, разливает и бьёт. Твердит о призраках, разгуливающих по квартире.
Потом морщины на лбу опекунши разглаживаются. Она успокаивается. Думает, что всё понимает, делает сердобольное лицо.
- Тебе тяжело. Всё-таки родители умерли. Надо будет к психологу сходить.
Каринэ крепко прижимает к себе скомканное одеяло и утыкается в него лицом. Какая кому разница, чего она ждёт? Для неё тоже есть своя бесконечность, с которой пока бороться не получается.

Бесконечность. Типа оридж с цистерной соплей. Но я его всё-равно нежно люблю. Сомневаюсь, что я стала писать лучше.